За своего…
Шрифт:
– Ты, мелкая сучка, блить, ты как с отцом разговариваешь?
– Ты мамкин ё…рь, а не отец! Пошел отсюда!
Его аж перекосило от злости. Только улыбочку свою снять забыл, так и висит на нем, как застывшая маска, – а остальная рожа прямо ходуном ходит, будто черви под кожей копошатся. Вот уж точно, ящиком пришибленный. Как только мать с ним трахается? Да еще кусает, синяки насасывает… А он их носит гордо, как награды.
– Может, хватит уже собачиться, эй?
А вот и она. Губы накрасила, ногти навела, прическа, макияж, шелковый халат с вишнями, который в Сызрани отжали у того дальнобоя.
– Ты что, Светка, совсем охренела?! Зачем стекло бьешь в доме? Кто подметать будет?
– Да Ящик пусть и подметает! Это из-за него все! Он меня изнасиловать хотел!
– Что?! – мать по-змеиному смотрит на Ящика и тут же усмехается.
– Ты ври, да не завирайся! Завтрак остывает, пошли.
– Опять овсянка какая-нибудь? – ворчит Ящик.
Но когти втянул. Когда мать рядом, он на Цифру возбухать побаивается – как-никак, две бешеные суки, они и порвать могут запросто.
– Нет, блин, я тебе жюльену в серебряном горшочке сготовила! – мать с издевкой усмехается.
Цифра с превосходством переводит взгляд с нее на Ящика и обратно.
– А вы хоть видели эти жульены? Или дораду в соли? Вы вообще хоть раз в ресторане были? Не были! Вот то-то!
– Мне по барабану его кино и его мороженое. Я же видела, он подмазывается просто, доброго папашку из себя корчит. Да и то лишь потому, что ты ему так велела. Из него папашка, как из меня, не знаю… председатель сельсовета какой-нибудь…
– Он старался, как умел. Ты ведь тоже, девочка моя, не цветик-семицветик, не ромашка полевая. От тебя любой свихнется, не то что этот, который и так жизнью контуженный…
– Да вы оба контуженые, блин, – Цифра уткнулась в чашку с чаем и бубнила туда, как в рупор. – Он-то, ясно, шлеп-башка, несчастный случай, а тебе кто на голову ящик ронял?
Мать хмыкнула, взяла зубочистку из пластикового стаканчика, слегка прикусила кончик.
– Ты ж могла семью нормальную создать, ну. Не дура ведь и не уродина. А ты чего? Меня забросила на фиг, воспитанием не занималась, в кружки не записывала, зато с уродами всякими хороводилась… Ну, что, не так? Я, блин, из своего счастливого детства только и помню какие-то рожи ублюдочные и «Владимирский централ» из матюгальника…
Ящик куда-то свалил, они остались в квартире одни. Мать с утра тоже торопилась по делам, а теперь вдруг передумала, сидит, чай пьет в своем шелковом халате. Решила поговорить с дочерью по душам. Ага. Но это тебе не два пальца об асфальт, дорогая, тут надо железные нервы иметь… Хотя у нее они, возможно, из титана. Фиг ее знает.
– Ну, и что ты улыбаешься? Просто зло берет. У всех родители как родители, посмотри! Вон, даже у Ниндзи того. Тоже безотцовщина, кстати. Так его мать почему-то по трассам не таскается с уголовниками, а ходит на какую-то там работу, как все нормальные люди. И ребенка своего не вовлекает в криминал!
– А тебя никто и не вовлекал, милая. Сама туда рвалась. Забыла, как заявить
– Да придушить, что еще! – Цифра фыркнула в чашку. – Как того птенца-малолетку в Степном! По-моему, вас это никогда не напрягало.
– Не говори ерунды, а?
– Никакая не ерунда. Если бы я не была вам нужна, точно придушили бы давно. А так вместе мы создаем впечатление нормальной семьи – папа, мама, дочка, никаких подозрений… – Цифра вдруг громко расхохоталась. – Вам бы еще старушку какую организовать в свою банду, на роль бабушки! Это было бы совсем зачетно!
Мать тоже улыбнулась. Одними губами.
– Значит, твоего парня зовут Ниндзя? – сказала она. – А как его фамилия?
Цифра замолчала, насупилась.
– Без понятия, – бросила она. – И никакой он не мой парень. Прихвостень обычный, сопляк.
– Этот сопляк может спалить нас, как мух в спичечной коробке. Зачем ты ему разрешила взять ружье?
– Ничего я ему не разрешала! Он сам схватил ключи и убежал! Что мне, в полицию звонить надо было?
– Могла бы сказать нам…
– Да не парьтесь вы так! Вернет он ваше ружье, когда наиграется! Оно ему сто лет не сдалось!
– Мы не можем ждать сто лет, дорогая. Может, хотя бы позвонишь ему?
Цифра подумала.
– Вы же пацану кишки выпустите, так? – она настороженно посмотрела на мать.
– Не факт, дорогая.
Что-то мгновенно переменилось в этой утренней атмосфере, хотя внешне все осталось по-прежнему: чай в зеленых чашках, горка печенья в миске, солнечный день за окном, мать и дочь по обе стороны стола – чем-то похожие, как две представительницы семейства кошачьих, и в то же время разные, как опытная самка-львица, для которой вспороть брюхо быку – дело привычное, и злющая сиамская кошечка, способная максимум выцарапать глаза.
– Ладно, позвоню. – Цифра потянулась, широко зевнула, встала из-за стола. – Только не калечить его, ладно? Среди местной шоблы Ниндзя самый адекватный, жалко его. Да и на морду симпатичный.
– Его морду мы постараемся для тебя сохранить, – сухо сказала мать. – Давай, звони.
Ящик поджидал возле обменника.
– Ночью кто-то бомбанул бар на Платовском. С ружьем.
Он с размаху опустился на пассажирское сиденье, грохнул дверцей. Сигарету не выбросил, хотя она не разрешала курить в машине. Окурок воинственно торчал изо рта, зубы сжаты, глаза бешеные. Лучше не трогать.
– Думаешь, они?
– А хрен их знает! – проорал он. – Орали, стреляли. Бармена зацепили, и еще одного… Сказали, какие-то наркоты зеленые.
Она нервно постучала пальцами по рулевому колесу.
– Кого-то задержали?
Он только выругался.
– Ладно, ладно, без паники. Сейчас попробуем что-то сделать.
– Ты, блин, с девкой своей сделай что-нибудь! Отверткой в мозги, блин! Она всех нас раком поставила, сучка мелкая!
– Сам виноват, дурень, – она включила зажигание, резко повернула к нему голову. – И хватит, захлопнись. Я сейчас подъеду к этому ублюдку, переговорю с ним. Ты будешь ждать где-нибудь неподалеку, пока я не позову или не подъеду к тебе. Ни звука, ничего. Если дернешься, обоих размажу…