За своего…
Шрифт:
Лопух и Гвоздь с сомнением переглянулись.
– Хватит ссать! Давай пива возьмем, раз бабки есть, – Берц похлопал пачкой себя по колену.
– Ну, давай, – без особого энтузиазма отозвался Гвоздь. Лопух молча кивнул.
Труднее всего было добрести через бесконечный сквер до закрытого гастронома, выждать несколько томительных минут перед стеклянной дверью в очереди таких же страждущих грешников.
А потом двери открылись и их всех впустили. И все упростилось, как в школьном примере, где жуткую развесистую дробь обкорнали до одной-единственной цифирки.
Сладкая горечь «Жигулей»,
Еще по одной?
Время побежало быстрее. Веселее…
Ух!
Вот идут люди по своим делам, никто не оглядывается, всем до лампочки.
Хорошо!
Вот проехал полицейский «луноход». Тихо-мирно – проехал и скрылся…
Зашибись!
Вот завалились в «Подорожник» (это через квартал от «Ноль-Три»), посидели. Никто не показывает на них пальцем, не кричит: «Хватай!».
Гвоздь, который еще недавно мечтал свалить в горный аул, по-хозяйски заметил, что здесь зал хорошо простреливается от входа… Да и касса наверняка будет посолиднее.
Лопух, без пяти минут оренбургский бомж, обратил внимание на отсутствие камер видеозаписи.
Берц подсчитал количество посетителей, что-то прикинул в уме и пришел к выводу, что здесь они могли бы снять как минимум тысяч сто.
– Все. Замётано, – сказал он, покачивая в воздухе указательным пальцем. – Грачи прилетели и… Что?
– Грачи налетели! – дружно подхватили Гвоздь и Лопух. – Ка-ар! Ка-аррр!!!
Ниндзя
Ящик избивал его, словно выполнял любимую работу, – деловито, привычно, короткими точными ударами – в грудь, в живот, в солнечное, в бок… Будто половик выбивал. Ниндзя, чемпион двора по кун-фу, сопротивлялся только первую минуту. Потом он просто сполз на пол, скрутился кренделем, прижал подбородок к коленям, но и тут они его достали – Мамочка перегнулась через сиденье, дернула за волосы, едва скальп не сняла. Она держала его, а Ящик бил. Потом она озабоченно огляделась:
– Надо уезжать. Люди кругом.
– Людям пофиг, – сказал Ящик.
Он будто завис, никак не мог остановиться.
– Пацан сейчас блеванет или обоссытся. Будешь отмывать.
Ящик ударил еще несколько раз, пока что-то не хрустнуло в груди. И только тогда сказал:
– Ладно. Давай за Светкой. Потом на дачу.
Загудел двигатель. Куда-то поехали. Ниндзя лежал на полу и пытался вдохнуть, а у него ничего не получалось. Внутри что-то не пускало. Глаза полезли из орбит, руки-ноги-пальцы стали выкручиваться, как бешеные, потом ударился головой обо что-то, а может, его ударили – и тогда отпустило. Как хорошо стало, какой восторг, ёханый бабай. Всю жизнь дышал и не замечал, не задумывался, какая это классная вещь.
Все это время они о чем-то переговаривались, ругались. Потом Ящик усадил его на сиденье, поднес к лицу большой ржавый гвоздь и сказал:
– Сиди тихо, пацан, иначе воткну в глаз. В окно не смотреть. Смотри на меня.
В руке у него оказалось яблоко, он стал грызть, а Ниндзя смотрел. Ящик отрывал от яблока большие куски вместе с сердцевиной и семечками, перемалывал своими крепкими челюстями и вытирал тыльной стороной ладони сок. Мамочка посмотрела в зеркало и сказала:
– Жрешь, как
Она ошибалась. Ящик не похож на свинью. Ниндзя видел в «Планете животных», как львы рвут пойманную антилопу, еще живую – она поднимала голову, изгибая полосатую шею, перебирала передними ногами, а ее кишки уже летели в стороны. Вот примерно так Ящик жрал яблоко.
«А вдруг они каннибалы, как этот маньяк из “Молчания ягнят”?» – подумал Ниндзя. И осторожно перевел глаза в сторону, не поворачивая головы. Тут он с удивлением обнаружил на переднем сиденье Цифру. Она что-то искала в бардачке, потом достала оттуда солнцезащитные очки, нацепила на нос и сидела тихо и очень прямо, как на уроке. Он, хоть убей, не помнил, как Цифра садилась в машину. Выходит, на какое-то время терял сознание. Какая-то фигня с ним происходит, честное слово…
Ехали где-то в районе Северного кладбища. На светофоре рядом остановилась машина, где громко играла музыка. «Последний герой», группа «Кино». Доброе утро, последний герой. Доброе утро тебе и таким, как ты. Доброе утро, последний герой. Здравствуй, последний герой…
Потом выехали за город. Ниндзя считал повороты и запоминал указатели. «Откормочный», «Зарядье», «Боханы». Он никогда не был в этих местах и не слышал таких названий. В фильмах, когда везут заложника на какую-нибудь хату, всегда прячут его в багажник или завязывают глаза. А ему ничего не завязывают. Значит, собираются кончать. Ящик догрыз яблоко и выбросил хвостик в окно. У Ниндзи вдруг скрутило живот.
– Кажется, блевану, – сказал он.
– Попробуй, – сказал Ящик и наставил на него свой ржавый гвоздь.
Наконец они приехали к Ящику на дачу. Дача так себе. Скорее, садовый домик. Раньше здесь был нормальный деревенский дом, но его разобрали, и бревна лежат штабелем под кусками полиэтилена. А вместо него поставили временную коробку из фанеры и сарай для стройматериалов. Рядом вымерший хутор – покосившиеся заборы, полуразвалившиеся хаты. Худое место. Внутри домика тесно и пахнет плесенью. В углу целая гора всякого барахла: пальто, пиджаки, куртки, туфли, сапоги, коробки какие-то… Старьевщики они, что ли?
Ящик долго возился с газовой плиткой, никак не мог подключить баллон. Ниндзю, чтобы не сбежал, посадили на землю у старой яблони, заставили ее обнять и обмотали руки скотчем. Ниндзя, пока они там возились, тоже не спал в тряпку и почти освободился от скотча – возможно, потому что обматывала Цифра. Но немного не успел. Ящик, впрочем, ничего не заметил, чиркнул ножиком по скотчу и повел в дом.
– Кто был с тобой в баре на Платовском?
– Никого. Я один.
– Не свисти, пацан.
– Я честно. Я в такие дела никого не впрягаю…
Ящик вздохнул, посмотрел на Мамочку, потом на Цифру. Мамочка что-то готовила на плите, а Цифра смотрела телевизор. У них на даче старенький квадратный «Горизонт», весь облезлый, и там почти ничего не видно – какие-то мутные фигуры сквозь снег, шипение сплошное – а ей пофиг.
– Да врет, конечно, – сказала Цифра. – Он без Берца вообще никуда. Гвоздь какой-нибудь еще. Они всегда кодлой пузырятся, по одному не ходят. Да перестаньте вы, как дети, честное слово! Выбросьте это ваше поганое ружье в речку и не парьтесь!