За Великой стеной

Демиденко Михаил Иванович

Я отлично понимал, что, выражаясь на портовом сленге, нужно немедленно рубить канаты и бежать куда глаза глядят без остановки, если хочу оказаться в безопасности.

Требовалось что-то предпринять. Что именно?

Если б я попытался сесть на морской трамвай, снующий между португальской и английской колониями, я бы немедленно угодил на мушку гангстерам — в море могло случиться все, что угодно, и, как говорится, концы в воду. Нет, я был не настолько наивным, чтобы с самодовольным видом невозмутимо проследовать через турникет мимо таможенного чиновника, и дело не в том, что таможенный досмотр здесь пустая формальность, — британский паспорт перестал быть надежным щитом, и Корабль Мести ее Величества не примчался бы на всех парусах воздать должное неблагородным туземцам за рагу из подданного королевы Великобритании. Времена были не

те, и туземцы стали иными. Хорошо это или плохо? Великобритания, тем более фашистская Португалия, заискивают перед Китаем, судорожно цепляются, как утопающие, за последние колонии, которые, кстати, нужны маоистам не менее, если не более, чем «проклятым империалистам».

Тот же Гонконг — неиссякаемый источник иностранной валюты для «Бэнк оф Чайна».

Я отлично помнил обстановку на острове Виктория во время первой «культурной революции», когда мои соотечественники всерьез готовились к поспешной эвакуации, стоило только появиться на улицах «красным охранникам» и «смутьянам». Хунвэйбины и цзяофани поначалу всерьез приняли лозунги, выкрикиваемые озверевшей толпой на Центральном стадионе северной столицы во время расправы над «сторонниками» ревизионистского и капиталистического пути развития. Из Гугуна, дворца императоров на площади Тяньаньмынь, последовал окрик: «Не шалить!» — и колониальная полиция, оправившаяся от шока, моментально начала хватать хунвэйбинов и цзяофаней, сажать их в каталажки, высылать на материк.

То было в колонии... В Пекине произошло иное. Подстрекаемые Кан Шэном, Цзян Цинь, Яо Вэнь-юанем, толпы разъяренных юношей и девушек блокировали посольства иностранных государств. Когда-то, в старые времена, под страхом смерти китайцам запрещалось входить на посольскую улицу. Теперь таковой не было... Опьяненные кровью забитых насмерть собственных учителей и своих товарищей, уверенные в безнаказанности, юнцы сожгли британскую миссию [17] . Хунвэйбины сорвали одежды с жен британских дипломатов, надругались над женщинами, и все это фотографировали, снимали на кинопленку с инквизиторским сладострастием. Женщин гнали голыми под улюлюканье толпы вдоль улицы. Они метнулись к албанскому посольству, но их не пустили в двери, спаслись несчастные в посольстве Болгарии.

17

Похмелье для них было впереди, когда в них отпала надобность. Четырехмиллионные колонны «добровольных переселенцев в дикие районы» погнали штыками на вокзалы... (Примеч. авт.)

И Лондон сделал вид, что ничего не произошло. К пожарищу по утрам по-прежнему приезжал на велосипеде почтальон и клал газеты и письма туда, где должен был быть почтовый ящик... Так что я не питал иллюзий.

Жизнь рядового журналиста не та монета, которой расплачиваются за большую политику. Если бы из Пекина на мое имя пришла «охранная грамота»... тогда бы... А пока я вынужден был сам искать пути отступления. Боб где-то запропастился. Я второй вечер коротал с Клер.

Мы в темноте сидели рядом на низком диванчике, курили и как поэты любовались лунной дорожкой. Я чувствовал ее локоть. Теплый и... По правде говоря, я был совсем не равнодушен к ней. Это я понял. Просто время и разлука притупили чувства. Я сказал полушутя, полусерьезно:

— А что, если нам плюнуть на все и окрутиться, как говорила моя матушка? Ты бы согласилась стать моей женой?

Локоть дрогнул...

— Мы с тобой разного вероисповедания, — отозвалась Клер, огонек на кончике сигареты вспыхнул, осветил ее губы.

— Обвенчаемся в православной церкви, — продолжил я, не придавая значения сказанному. — Русские попы более терпимы к подобным тонкостям, чем ваши, католические.

— А ваша церковь разрешает разводы?

Мы опять замолчали. Мои мысли снова и снова невольно возвращались к тетради.

Я как наяву видел то, что происходило.

2

Мой пересказ последующих злоключений Пройдохи

...Пройдоха Ке со своим приятелем Мыном болтались по океану, пока их не снял с катера филиппинский фрахт. Он вез копру, а может, и не копру, а пальмовое масло или цемент... Фрахт есть фрахт — грузовое такси гоняется из порта в порт, если, конечно, капитану повезет и

он не застрянет где-нибудь в жуткой дыре порожняком, а это, как известно, сплошные убытки.

Фрахт был приписан к Маниле и представлял собой Ноев ковчег с семью парами чистых и сорока парами нечистых, но и наши джентльмены с Таинственного острова не корчили из себя воспитанников Паблик-скул, тем более что платить им за каюту было нечем, и они отправлялись отнюдь не в развлекательное путешествие.

Катер, на котором Ке и Мына болтало по океану, был сильно потрепанным, его крутые бока расцвели ржавчиной, как стволы пальм орхидеями, с него сняли мотор, кое-какое оборудование, и этого хватило бы Пройдохе и Мыну на то, чтобы доехать бесплатно до первого порта, но они предпочли работать матросами, — Ке потому, что у него не было ломаного гроша за душой, а Мын из конспирации. Пакеты с героином он сумел протащить на фрахт, часть пакетов пересыпав в спасательный надувной жилет, который не снимал с тела.

Сложность их положения заключалась в том, что они не успели придумать ни одной более или менее складной легенды, как очутились где-то на подступах к Каролинским островам.

Они наплели горы чепухи о каком-то американце, который будто бы нанял их порыбачить и, перепившись, утонул. А сами герои не подумали о том, что на них могло пасть подозрение в убийстве сумасброда-миллионера. Им еще повезло, что они наскочили на судно с филиппинским экипажем, которому ровным счетом было наплевать, за что и когда двое цветных перерезали глотку белому, тем более американцу. Может быть, поэтому двадцать членов филиппинской шхуны отнеслись к двум новым членам экипажа с почтением, замешанном на страхе, и не лезли с глупыми вопросами, что, как известно, вообще характерно для восточных людей.

В довершение всего Мын стал коситься на Пройдоху. Трудно сказать, какие мысли шевелились в черепной коробке Мына, прикрытой черными с синеватым отливом волосами, но он явно тяготился присутствием Пройдохи. Это тоже невозможно было скрыть от экипажа. Однажды он бросился на Пройдоху с ножом, но его угомонили.

Капитан-филиппинец был скуп, неразговорчив, себе на уме, а это имело прямые последствия для наших героев. Нужно сказать, что капитан-филиппинец был осторожным человеком. Он хмыкнул, давая понять, что слова обоих новоявленных матросов его полностью удовлетворяют, но, как говорят игроки в преферанс, где-то нарисовал «зуб». Родом он был с Гаити, так что в его жилах текла часть испанской крови, которая, как известно, коварна Капитан, его помощник и еще несколько верных членов экипажа были вооружены. Так что экипаж был дисциплинированным.

Когда судно вошло в порт и встало к причалу, неожиданно к месту стоянки подкатили «джипы» с портовой полицией. Как позднее догадался Пройдоха, капитан дал телеграмму, что в океане при странных обстоятельствах подобрано двое людей с военного быстроходного катера, лишенного каких-либо опознавательных знаков. Хотя Пройдоха и выбросил оружие за борт, любому мореходу достаточно взглянуть на полубак, чтобы догадаться, что железный станок, вклепанный в палубу, служил отнюдь не для того, чтобы устанавливать навигационные приборы. Пиратство в данном уголке Мирового океана процветало, некоторые суда ходили с мешками песка, уложенными вдоль бортов, — из-за мешков безопаснее отстреливаться. Бывало и так, что молодчики той же мадам Вонг нанимались на рейс и в нужный момент заставляли членов экипажа поднимать вверх руки, когда это меньше всего им хотелось. Пройдоху Ке и Мына арестовали, засунули в «джип» и отвезли в здание, назначение которого знают все портовые подонки. Здесь произвели обыск. Сержант полиции сидел за столом, расправлял лист бумаги, чтобы записывать показания задержанных... Первым ощупали Пройдоху. У Пройдохи ничего не нашли. Когда очередь дошла до Мына, тот сделал неожиданный финт — ударил головой в живот полицейского и выпрыгнул в окно. Пройдоха, воспользовавшись суматохой, улизнул. Он подробно описал свои страхи в дневнике, как прятался за какими-то огромными катушками с кабелем, ползал на брюхе под железнодорожными вагонами, но больше всего страниц он уделил проклятию Белой Смерти, как он называл героин. И у него были основания, чтобы ненавидеть это зелье.