За Веру, Царя и Отечество
Шрифт:
В данной работе хочется еще коснуться одного небезынтересного исторического парадокса. В западной, да и нашей демократической, литературе стало общепринятым безусловное осуждение как политики Николая II в период Первой мировой войны, так и политики Сталина в период Второй мировой. Но при внимательном рассмотрении обнаруживается, что такая одновременная критика абсолютно бессмысленна. Даже абсурдна. Потому что действия и решения обоих руководителей государства в близких или сходных ситуациях чаще всего были прямо противоположными. Впрочем, посудите сами. Царь строго держался за союз с западными демократическими державами. А Сталин попытался "по-хорошему" договориться с Германией, поделив с ней сферы интересов... Николай решился на мобилизацию, как только понял, что война все равно неизбежна. Сталин же до последнего старался "не поддаваться на провокации"... Сразу с началом боевых действий он перевел всю страну на военное положение и заставил затянуть пояса под лозунгом "все для фронта, все для победы". Царь не стал подвергать своих подданных таким лишениям, предоставив тылу жить вполне мирной жизнью... Сталин немедленно мобилизовал экономику, сосредоточив все
Николай проводил весьма лояльную линию по отношению к союзникам. По возможности, шел навстречу их требованиям, а то и капризам. Сам же в случае какой-либо нужды выступал довольно вежливым просителем. Сталин, наоборот, держался по отношению к ним твердо и независимо, руководствуясь лишь собственными соображениями. И считал их должниками России, а себя - вправе предъявлять им решительные требования. Наоборот, вынуждал их выступать скромными просителями, ежели что-то нужно. И о том, чтобы лезть во внутренние дела русских (какими бы они ни были, эти дела), ни у кого из союзников почему-то и в мыслях не возникало... Наконец, он поддерживал жесточайшую дисциплину, самыми суровыми мерами пресекая любые проявления недовольства, дезорганизации и халатности. А мягкий по натуре Николай сохранил в военное время все демократические свободы, мирился с любыми политическими игрищами, оппозиционной агитацией, публикациями, митингами, забастовками...
В данном случае я не хочу спорить и уточнять, кто из них в каждом из перечисленных примеров был прав, а кто нет. И привел их лишь для того, чтобы показать - в любой дилемме оба они вместе "неправыми" быть никак не могли. Хотя, без сомнения, действия Николая II и Сталина часто представляли собой две противоположных крайности. Поэтому может статься и так, что истина лежит где-то посередине. Но кто возьмется судить, где она, эта "середина"? Неужели нынешние либералы и "правозащитники", ничему, похоже не научившиеся за столетие и чуть ли не идентично пытающиеся повторять пути и методы своих дореволюционных предшественников? Или западные "друзья", продолжающие гнуть по отношению к России примерно ту же линию, что в начале ХХ века?
68. РЕЙМС, ГАЛИЧ, КАПОРЕТТО
Россия увязала в своих проблемах, а война шла своим чередом. В марте апреле ген. Саррайль предпринял наступление на Салоникском фронте. Но несмотря на двойной перевес сил, велось оно вяло и было неудачным. В это же время разыгралось сражение в Сирии. Англичане силами 4 дивизий дважды пытались прорвать турецкие позиции в районе Газы, но 4-я армия Джемаля-паши (в которой оставалось всего 2 дивизии), нанесла им серьезное поражение и отразила все атаки. 6.4 вступили в войну США, что с какой-то стати зарубежные историки часто изображают как переломный момент в ходе боевых действий, некое спасение для Антанты, поскольку Америка заменила рухнувшую Россию. Да с чего бы взяться этому "перелому", если США и сражаться-то было еще нечем? Их армия, сформированная на основе добровольного набора, составляла 190 тыс. чел. плюс 170 тыс. национальной гвардии (ополчения). Меньше, чем у Болгарии или Румынии, и к тому же лучшие войска, морскую пехоту, американцы были вынуждены держать в недавно оккупированных латиноамериканских странах. И сперва Вашингтон объявил войну чисто формально - как раз из-за того, что полагал победу уже близкой и решил без особых усилий оказаться в числе выигравших. Да ведь и Россию в начале апреля еще не считали выбывшей из игры. Напротив, революция облегчила Вильсону выход из нейтралитета - в Штатах была развернута пропагандистская кампания, что война приобрела новое содержание, и что это теперь битва мировой демократии против остатков мирового абсолютизма.
А во Франции "мировая демократия" как раз готовилась к тому самому генеральному сражению, которое, по идее Нивеля, должно было решить исход войны. Для наступления сосредотачивались 100 пехотных и 10 кавалерийских дивизий, 11 тыс. орудий, тысячи самолетов, 132 танка. У немцев, кстати, тоже появлялись новые образцы вооружения. В частности, чтобы уменьшить потери, для пехоты начали поступать стальные панцири и шлемы, закрывавшие лицо, как маска. Их ввели в некоторых частях, но дальнейшего распространения они не получили из-за тяжести и неудобства - панцирь весил 8 кг. В итоге их оставили только для наблюдателей и часовых, а шлем надевали, когда нужно было высунуться из окопа.
9.4 британские соединения перешли в наступление у Арраса и неожиданно добились успеха - канадцы ген. Бинга захватили гряду Вими Ридж, которой никак не могли овладеть во время прошлых операций. 12.4 наступление началось и на другом участке - у Сен-Кантена, где атаковали 4-я британская и 3-я французская армии. Но этим направлениям отводилась лишь вспомогательная роль - оттянуть германские силы. А 16.4 последовал основной удар на р. Эна, в районе Реймса. В этом сражении участвовали обе русских бригады. 1-я Особая взяла форт Бримон, отразив потом несколько германских контратак. 3-я Особая атаковала так называемые "редуты Свиной Головы", вырвалась вперед соседних французских частей, но была остановлена артогнем и выдержала жестокий контрудар. Военный министр Франции восторженно говорил, что "русские очень храбро рубились". Об успехах бригад взахлеб писали газеты, расхваливая "доблесть войск свободной России"... Писали, потому что взятие Вими Ридж и достижения русских стали единственными успехами. План Нивеля поредусматривал, что после отвлекающих атак на фланге, удар в центре будет неожиданным, что и обеспечит прорыв, в который войдет "маневренная масса". Но сосредоточение "массы" из 3 армий, конечно, было обнаружено. Внезапности не получилось. Волны штурмующих споткнулись о мощные укрепления "Линии Зигфрида".
Провал наступления и потери переполнили чашу терпения как французских обывателей, так и армии. В Париже начались волнения. Воинские части замитинговали, чем немедленно воспользовались и французская оппозиция, и германская агентура, подогревая страсти. Несколько полков взбунтовались, арестовали офицеров, снялись с позиций и двинулись на столицу. Можно, кстати, отметить существенную разницу между "смутами" во Франции и России. В России эпицентром мятежа стал разложившийся тыл, а во Франции действующая армия. Но и французские власти показали себя далеко не такими беззубыми, как царская. Военным министром был назначен энергичный Клемансо, получив диктаторские полномочия. Митинги и демонстрации разгоняли вооруженной силой. Все мало-мальски противоправительственные издания закрыли. Скопом арестовали свыше тысячи человек - оппозиционеров и лиц, заподозренных в связях с противником, не считаясь с их положением или иммунитетом - и министров, и депутатов парламента. Навстречу мятежным полкам бросили надежные соединения кавалерии, окружили и после нескольких стычек разоружили. Кое-кого расстреляли на месте. По стране на полную катушку заработали военно-полевые суды. Правда, к взбунтовавшимся солдатам подходили с некоторым снисхождением, учитывали их заслуги - к расстрелу приговорили более 500 чел., но казнили лишь 39, остальным заменили каторгой. Но к тем, на кого пало подозрение в шпионаже, снисхождения не было. Редакторов и владельцев газет расстреливали, обнаружив финансовую подпитку извне - пусть из нейтральных стран, но понятно откуда. Расстреливали и по недоказанным обвинениям, как Мату Хари. И никто ни тогда, ни впоследствии Клемансо за подобные действия не объявлял злодеем. Наоборот, до сих пор считается спасителем нации. А Нивель был снят и заменен Петэном.
Италия 12.5 предприняла десятое наступление на Изонцо. Опять без заметных результатов. В июне Англия и Франция предъявили ультиматум Греции о вступлении в войну. В стране усилились беспорядки. Король Константин, продолжавший отстаивать позицию нейтралитета, был свергнут, и Греция стала союзницей Антанты. Кроме нее в течение 1917 г. войну Центральным Державам объявили Китай, Бразилия, Куба, Панама, Либерия и Сиам. Хотя, разумеется, их демарши остались чисто декларативными, а причины оных были различными. Китай, например, надеялся, что державы Антанты помогут ему защититься от притязаний другой "союзницы", Японии, панамцам было важно международное признание их независимости и т. п. Практические последствия имело лишь вступление в войну Португалии. Немецкие ополченцы ген. Летттов-Форбека, еще сражавшиеся в Восточной Африке, нового противника уже не выдержали. Соединенные силы англичан, бельгийцев и португальцев одолели их, и Германия лишилась своей последней колонии.
В России же Верховные Главнокомандующие менялись один за другим. После великого князя Николая Николаевича пост принял Алексеев, но ненадолго, его "ушли", как только он выразил протест против "Декларации прав солдата". И назначили популярного Брусилова. Который в политике абсолютно не разбирался и, по извечным комплексам русской интеллигенции, попытался найти в бунтах некую "сермяжную правду". Пробовал делать ставку на "новую, революционную дисциплину", использовать "достижения демократии", пробудить "сознательность", опереться на всевозможные комитеты. Но разложение пошло еще быстрее. И в обстановке послефевральской бестолковщины и развала начала находить благодатную почву уже и большевистская агитация - штык в землю и по домам. Потому что такая война и впрямь выглядела глупой и непонятной. А пропаганда сепаратного мира уже опиралась на легальные структуры Советов, на легальную массовую печать. И особенно успешной она стала с мая, когда германское правительство и Генштаб одобрили очень удобную формулу ген. Хоффмана: говорить о мире "без аннексий", но в сочетании с "правом наций на самоопределение". Все вроде бы справедливо. А те национальные окраины, которые уже захвачены немцами, разумеется, "самоопределятся" от России. И все равно останутся сферой германского влияния.
Между прочим, даже многие бывшие оппозиционеры и заговорщики быстро начали понимать, что натворили, мягко говоря, "не то". Что и обусловило отставки Гучкова, пытавшегося притормозить "демократизацию" в армии, Милюкова и пр. Но Временное правительство само выпустило "джинна из бутылки" и ввязалось в заколдованный круг борьбы за популярность с Советами, в соревнование за степень "свободы". Теперь его подталкивали слева, и оттуда на место уходящих выныривали новые кандидатуры, по сравнению с которыми уже и Гучков с Милюковым выглядели очень "умеренными". А Брусилов в это время отчаянно доказывал, что с разложившимися войсками наступать нельзя. Просил оставить фронт в пассивном состоянии, чтобы сохранить хотя бы видимость боеспособности и тем самым заставить противника держать на Востоке значительные силы. Но куда там! Союзники о пассивности русских и слышать не хотели. Требовали выполнения соглашений, достигнутых еще при царе. А правительственные демократы не смели им возразить, кивая и поддакивая. И было принято решение о наступлении. Главный удар наносил Юго-Западный фронт, вспомогательные - Западный, Северный и Румынский. Но на деле дошло до того, что главнокомандующий Западным фронтом А.И. Деникин вынужден был специально допустить в газетах утечку информации о наступлении. Зная, что его войска в атаку не пойдут и надеясь хоть этим удержать против себя врага, не дать перебросить силы на главное направление. И действительно, вся операция здесь ограничилась артподготовкой, причем многие солдатские комитеты даже запрещали соседним батареям стрелять, чтобы не навлечь ответный огонь.