За Веру, Царя и Отечество

Шамбаров Валерий Евгеньевич

В день открытия Думы жители Петрограда вообще боялись выходить на улицы. (И это называлось борьбой за демократию! За парламентаризм "по западному образцу"!) Земгор постановил "выразить поддержку Государственной Думе в ее борьбе со старым правительством" и "немедленно образовать в Москве при городской думе особый комитет из представителей всех общественных организаций, кооперативов и рабочих и принять активное участие в деле освобождения страны от произвола властей". Но... ничего чрезвычайного не произошло. (Хотя может, это и к худшему. Царь был в Питере, и конечно же, при нем не возникло бы растерянности и разобщенности местных властей, их действия были бы куда более решительными, и выступление подавили бы, сил хватало. Да и сам Николай после этого, наверное, взял бы более твердый курс. Но в истории сослагательного наклонения не существует). День прошел относительно спокойно. Бастовали "всего" 58 предприятий 89.576 чел. Были сходки в университете и политехническом. На Петергофском шоссе прошла демонстрация с красным флагом. А попытки смутьянов собраться

у Таврического дворца пресекала полиция. Само же заседание Думы очень разочаровало журналистов, собравшихся, как воронье, за новыми скандальными сенсациями. Писали "первый день Думы кажется бледным". Депутаты из-за месячной отсрочки порастеряли энергию в подготовительных мероприятиях и "на старт" пришли уже выдохшимися. Ну и ясное дело, испугались обещанного царем роспуска.

28.2 бастовало 20 предприятий (24.840 чел.). Манифестация с красным флагом прошла на Московском шоссе. А в университет из-за студенческой сходки пришлось вводить полицию. Дальше выступления явно пошли на убыль, и к 7.3 обстановка успокоилась. Правда, свои капризы продемонстрировала погода. В конце февраля вдруг ударили сильнейшие морозы, до 43 градусов. На железных дорогах вышло из строя 1200 локомотивов - у них полопались трубки паровиков, а запасных не хватило. И не могли вовремя сделать такую мелочь из-за забастовок. Потом добавились обильные снегопады, а в деревнях не хватало рабочих рук для расчистки путей. В результате всего этого на станциях застряли 5700 вагонов, в том числе и с продовольствием. И кто же знал, что вызванные этим трехдневные перебои с черным хлебом в столице (только с черным - и белый, и другие продукты лежали свободно) как раз и станут той искрой, которая вызовет колоссальный взрыв в уже раскачанной и взбаламученной, развращенной безнаказанностью питерской человеческой массе?...

К этому оказался не готов никто. Алексеев вернулся в Могилев только 5.8. Еще очень слабый, врачи советовали ему не переутомляться, заниматься лишь самыми важными вопросами. Но он так не умел. И опять взвалил на себя всю текущую работу, начал перечитывать даже переписку с фронтами и армиями за время своего отсутствия. Надорвался он моментально, ему стало хуже. И доктора требовали, чтобы он по крайней мере по несколько часов в день лежал. А он продолжал работать, готовя предстоящее наступление... Царь выехал из Петрограда сразу же, когда там улеглись волнения и восстановилось регулярное движение по железным дорогам, 22.2 (7.3) - буквально накануне грозных событий. В Могилеве его ждал для доклада Алексеев с температурой 39. А мысли Николая отвлекались к Царскому Селу - сын Алексей и дочери Татьяна и Ольга лежали с корью.

К взрыву оказались не готовы и те, кто готовил его и раскачивал государство. Начальник штаба Восточного фронта ген. Хоффман хотя и записал 16.2, что "из глубины России приходят очень ободряющие новости", но не ждал реальных результатов раньше осени. Ленин за месяц до событий заявил на встрече со швейцарской социалистической молодежью: "Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв в этой грядущей революции". Петроградский большевистский комитет во главе со Шляпниковым счел очередной порыв исчерпанным. Готовил лишь "дежурное" выступление на 8 Марта, а дальше предполагал свернуть забастовки, чтобы готовиться к каким-нибудь следующим акциям. А руководство кадетской партии 8.3 справляло в загородном ресторане "Медведь" годовщину своей газеты "Речь". Рекой лилось шампанское, но настроение было унылое - очередной раунд борьбы с самодержавием считали проигранным. И чтобы развлечь собравшихся, один из активистов партии К. Чуковский читал только что написанную им сказку "Мойдодыр"...

65. РОССИЯ НА ВЗЛЕТЕ...

В ноябре, отвечая на вопросы журналистов, Брусилов сказал: "Война нами уже выиграна. Вопрос лишь во времени. Неудачи румын не имеют серьезного значения". Он был прав. Положение Центральных Держав к началу 1917 г. стало уже катастрофическим. Их людские, сырьевые и продовольственные ресурсы были исчерпаны. Наступать они не могли, и был выдвинут лозунг "durchalten" продержаться. Продержаться, сколько получится. В надежде, что какие-нибудь перемены подарят выход. А если нет - то держаться до 1918 г., когда подрастут следующие призывники, поправятся раненые и можно будет снова перейти к активным операциям. Но это представлялось весьма проблематичным. Нарастали усталость и общее уныние. В победу больше не верили. Не хватало самого необходимого, не только для населения, но уже и для военной промышленности. И в Германии, чтобы продержаться, милитаризация была доведена до предела. Общее руководство как фронтом, так и тылом сконцентрировалось в руках Гинденбурга и Людендорфа. О кайзере кронпринц писал: "Во время войны его необычайная скромность привела его постепенно к полному забвению своей личности и беспрекословному подчинению мероприятиям начальника генерального штаба". А попросту говоря, кайзер пребывал в трансе и отдал управление "героям Танненберга".

Они поставили задачу ни больше ни меньше как повысить к весне 17-го производство боеприпасов вдвое, а орудий и пулеметов втрое. С соответствующим ужатием других отраслей и социальных нужд. Но такой термин, как "социальные нужды", вообще исчез из германского лексикона. В плане реализации "программы Гинденбурга" в сентябре был принят "Закон о конфискациях и реквизициях в военное время", практически перечеркивавший право собственности. Кроме того, Гинденбург потребовал поголовной мобилизации населения от 15 до 60 лет,

и чтобы эта мобилизация "хотя бы с ограничениями была распространена и на женщин". Правда, это встретило сильные возражения в правительстве и Рейхстаге, и в декабре был принят компромиссный "Закон об отечественной вспомогательной службе" - все мужчины, не призванные в армию, от 16 до 60 лет, считались мобилизованными, их разрешалось без ограничений привлекать на любые работы, и никаких протестов и забастовок не допускалось. Теперь каждый немец был обязан жить и умирать "только на службе отечеству". А в армию призывали уже лиц от 17 до 45 лет, в том числе и рабочих, имевших броню. Заменить их Гинденбург приказал рабами с оккупированных территорий. И из одной лишь Бельгии пригнали 700 тыс. рабочих (что вызвало резкий протест США как нарушение Гаагских конвенций).

Для производства снарядов и патронов не хватало меди - и германские женщины по призывам правительства сдавали медную посуду. Оккупированные страны обобрали еще раньше - там действовали специальные команды, обыскивавшие дома и вывинчивавшие медные водопроводные краны, дверные ручки и т.п. Упала добыча угля - его некому стало добывать. Все, что удавалось выжать из шахт, шло на военные заводы, жилые дома не отапливались. В деревнях с населением 300-400 чел. насчитывалось по 20-30 погибших на фронте. А 40% мужского населения были в армии. Из-за нехватки рабочих рук, тягловой силы, удобрений урожайность снизилась до 60-40% довоенной. И при этом урожай еще и не могли собрать. Еще в 1915 г. были введены карточки на хлеб и обязательное его суррогатирование, а в 1916 г. появились карточки на масло, жиры, картофель, мясо, одежду. Была введена полная сдача сельхозпродуктов государству. Правительство попыталось провести и общегосударственный посевной план, но при существующем состоянии сельского хозяйства его выполнение оказалось нереальным.

Обеспечение карточек становилось все более скудным и все менее регулярным, что вызывало и внутренние трения. Например, Бавария и другие южные земли начали возмущаться, что много продовольствия вывозится на север страны. Как писали современники, "к концу 1916 г. жизнь для большинства граждан стала временем, когда прием пищи уже не насыщал, жизнь протекала в нетопленых жилищах, одежду было трудно найти, а ботинки текли. День начинался и кончался эрзацем". Германия оказывалась в состоянии прокормить лишь 2/3 своих граждан. Некоторое улучшение вызвал захват зерна и скота в Румынии. Но их еще требовалось вывезти, что в румынских условиях было непросто, значительная часть трофеев погибла, а оставшимся приходилось делиться с союзниками. А война, прокатившаяся по Румынии, окончательно разрушила ее хозяйство, и после одноразового ограбления рассчитывать на поставки оттуда уже не приходилось. Так что вся добыча позволила лишь поддержать армейские пайки. Зимой 1916/17 г. в Германии не стало даже картофеля. Его заменяли брюквой, и эту зиму прозвали "брюквенной". А к весне было произведено очередное урезание карточек, по ним теперь полагалось 179 г муки в день или 1,6 кг суррогатного хлеба на неделю. А недоедание вызывало падение производительности труда. Ослабленные люди болели, подскочила смертность. И становилось ясно, что если даже выдержит фронт, то следующую военную зиму Германия вряд ли вытянет. Людендорф писал: "Виды на будущее были чрезвычайно серьезны", а "наше положение чрезвычайно затруднительным и почти безвыходным".

Положение германских союзников было еще хуже. Австро-Венгрия повысила возраст призываемых в ополчение до 55 лет, Турция - до 50. В Австро-Венгрии недоедала уже и армия, а ситуация в городах угрожала настоящим голодом. Росла инфляция, золотое обеспечение кроны упало в 47 раз. Обострились межнациональные противоречия. Венгрия, житница империи, не желала кормить "славян". А Чехия, главная кузница вооружения, возмущалась, что "славян" морят голодом. Антивоенные настроения достигли такой остроты, что депутат парламента Адлер в качестве демонстрации протеста застрелил премьера Штюргля. Новый император Карл отправил в отставку Конрада, заменив "своим" человеком генералом Арц-фон-Штрауссенбергом, прежде командовавшим 1-й армией. И начал тайком от немцев искать пути к сепаратному миру, наводить контакты через военного атташе в Берне. Правда, уступки обещал большей частью за счет Германии - вроде отказа от Эльзаса и Лотарингии. Но готов был поторговаться и насчет "польского вопроса, части Галиции. Однако западным державам этого было уже мало, они подразумевали полное расчленение Австро-Венгрии. А потом о переговорах пронюхали немцы, и Карлу пришлось их свернуть.

А болгарский посол в Германии Ризов ездил в Стокгольм и подкатывался к послу Неклюдову, называя войну между русскими и болгарами "ненормальным явлением" и тоже выдвигая идею сепаратного мира. Неклюдов на контакт не пошел, подозревая, что это может быть очередной провокацией немцев. Не против сепаратного мира были и турки - им приходилось совсем плохо. Жизнь в Турции с 1914 г. подорожала в 20 раз. Дезертирство приняло катастрофические размеры. В конце 1916 г. только в зоне 3-й армии было задержано 13 тыс. дезертиров. А вали Сиваса взял на себя обязательство к весне выловить и вернуть в армию 30 тыс. И голод уже начался, от него уже умирали. В магазинах Стамбула стали продавать продукты только мусульманам. Вали Смирны, чтобы спасти бедноту, открыл общественную столовую на 15 тыс. чел., но тоже только для мусульман. Христианам - в основном грекам предоставлялось погибать. В Стамбуле несколько раз происходили голодные бунты, были случаи убийства немецких солдат и офицеров как "неверных", втянувших страну в это бедствие.