За веру отцов
Шрифт:
Шлойме лучше бы поговорил о чем-нибудь другом, но отец сказал:
— Ладно, вот тебе денег, сходи купи супруге подарок к празднику.
Шлойме отправился на ярмарку. Расхаживая между рядов, он вдруг услышал:
— Золотые башмачки из Варшавы! Покупайте, прекрасный подарок жене на праздник!
Шлойме вспомнил, что когда-то, собираясь в ешиву, пообещал жене привезти золотые башмачки. Он заплатил за покупку, и торговец пожелал:
— Дай Бог вашей жене носить их в святости и праведности.
Шлойме посмотрел на торговца, и ему показалось, что когда-то он уже встречал этого человека.
Только потом Шлойме с удивлением понял, что это был праведный портной, его первый учитель.
Заканчивалась
28
По еврейскому летоисчислению. Соответствует 1648 г.
29
Пурим — праздник в честь избавления евреев от угрозы уничтожения из-за навета, возведенного на них советником персидского царя Аманом (IV в. до н. э.).
В чистом, синем, будто вымытом после зимы небе купались легкие облака, и золотисто-красное солнце стояло над Брацлавским лесом, пронизывая лучами голые верхушки деревьев. Стая черных галок неслась за санями, будто не зная, где сесть. Птицы кружились в воздухе, спускаясь, касались снега, оставляли на нем следы лапок. Белый снег и синее небо темнели, становились красно-фиолетовыми. В воздухе чувствовался влажный, гниловатый запах жирной, богатой земли. Нередко в поле попадалась цепочка волчьих следов, и тогда из саней доносился голос:
— Гилел, мы тут в чистом поле, звери кругом, а ведь дело к ночи.
— Скоро будем, хозяин. Вон уже видна брацлавская церковь.
— Что мне церковь, Гилел? Надо молитву прочитать, время на исходе. А в поле опасно останавливаться.
— Скоро приедем, хозяин.
— Опоздаем на молитву, Гилел.
— Да Бог с вами, не опоздаем, даже рано приедем.
И Гилел принялся уговаривать лошадей на всех языках, какие только знал. Он кричал по-украински: «Ступайте, браты!» Потом переходил на еврейский: «Братишки милые, поторапливайтесь, хозяину молиться пора!» Но лучше всего действовали отрывки молитв на святом языке. Гилел кричал на всю степь, и лошадки летели по свежей, мокрой земле. Дорога неслась навстречу, и вскоре сани въехали на грязные улочки Брацлава.
Вокруг постоялого двора Брахьи стояло множество саней и телег. Тут собрались евреи со всей округи. Многие возвращались с ярмарки и хотели переправиться в Немиров на пароме. Река уже вскрылась, но по воде плыли огромные льдины. Путники ждали в корчме, когда погода позволит перебраться на другой берег.
Мендл встретил немало знакомых. Тут были реб Гдалья из Чигирина, реб Ехезкел, проповедник реб Иойна, реб Мойше из Немирова и многие другие. Все уже были навеселе. Шинкарь Хаскл-Бурех хлопал Брахью по плечу и кричал во всю глотку:
— Скажи жене, пусть клецки сделает на ужин!
— И фаршированные кишки! — добавлял Иойхенен-Арон, рыбак из Немирова.
— Со шкварками.
— И цимес, [30] цимес!
Но кричать уже было не нужно. У плиты стояла женщина, на огне кипел котел, и запах фаршированных кишок разносился по дому.
— Что празднуем? — спросил Мендл.
— Ничего, просто так. Весна пришла, почему ж не радоваться? На то мы и евреи. Это ведь ясно: даже гои, хоть служат деревянному идолу, и то веселятся, а мы, дети Отца нашего небесного, тем более должны! — отозвался реб Хаскл, ткнув большим пальцем Мендлу в бороду.
30
Сладкое
— Молились уже?
— Давно!
— Но в честь чего веселье? — не понимал Мендл.
— Дурень, забыл, какой год сейчас? Великий год на дворе! Уже началось!
— Что началось?
— Не слыхал? Война Гога и Магога, как в пророчестве сказано, — объяснил реб Иойна.
— Я только из Люблина, ничего не слышал.
— Злодей Хмельницкий, сотник из Чигирина, собрал войско и пошел войной на поляков.
— А что в Злочеве? — спросил Мендл испуганно.
— Глупец, война Гога и Магога, избавление близко, а он о каком-то Злочеве. Тоже мне глава общины! — Реб Иойна отвернулся от Мендла и направился в заднее помещение, где собралось множество евреев в талесах. Радостные голоса доносились оттуда: одни молились, другие пели, третьи учили Тору.
— Что со Злочевом? — спрашивал у всех испуганный Мендл.
— Да ничего. Они уже далеко. Графы Потоцкий и Калиновский выступили против них с солдатами, — успокоил Мендла реб Хаскл.
— Слава Богу, — Мендл перевел дух. — Тоже плохо кончит, как Павлюк [31] в прошлом году. Отрубят ему голову в Варшаве. Но чему вы радуетесь? — спросил он снова.
— Как не радоваться? Ведь пророчество есть. И Тора намекает, что в этом году придет Избавитель. Ведь ясно сказано: «Если начнется против меня война, в этом я не дрогну». Что значит «в этом»? Сложи числа, получится четыреста восемь. [32] Значит, в четырехсот восьмом году начнется против меня война, но я не дрогну. Понял? — Хаскл снова ткнул пальцем в бороду Мендла. — А ты, глупец, все спрашиваешь, с чего это евреи веселятся. Эй, Брахья, вели супруге добавить еще кишок за счет главы злочевской общины! — крикнул он арендатору.
31
Хронологическая ошибка: восстание под предводительством атамана Павлюка было в 1637 г. Закончилось поражением казаков и жесточайшими репрессиями со стороны польских властей.
32
В еврейском алфавите каждая буква имеет числовое значение.
— Две штуки, — крикнул Мендл, заражаясь общим весельем.
— А это что за парень? — Хаскл указал на Шлойме.
— Из Люблина возвращается, на раввина там выучился. Мой сын, чтоб не сглазить.
— На раввина? Раз так, еще кусок селезенки в горшок за счет реб Шлойме, сына реб Мендла! — снова закричал Хаскл.
— А молитву уже читали, евреи? Где тут молятся у вас? — вспомнил Мендл.
— Молятся? Здесь едят, а молятся там, — показал Хаскл.
Мендл еще застал последнее благословение.
После молитвы Брахья накрыл стол. В доме уже было темно. Снаружи слышался стук льдин на реке. Арендатор закрепил на печи две лучинки, еще два-три огонька горели в субботнем светильнике. Возчики принесли и зажгли смоляные факелы. Сдвинули вместе все столы и скамейки, омыли руки и сели ужинать.
Жена Брахьи поставила на стол огромную дымящуюся миску с фаршированными кишками, кусками селезенки и печени. Брахья выкатил бочонок водки. Сперва немного выпили, потом стали вынимать из миски кишки, отрывать куски, угощать друг друга. Был там кантор из Умани, попросили его спеть. Потом скрипач, разъезжавший по ярмаркам в поисках заработка, порадовал народ своей игрой. Был там еще старый лирник-украинец, из уважения к возрасту его тоже пригласили к столу. Не раз приходилось ему играть на еврейских свадьбах, радовать евреев своей лирой и пением, и теперь он спел прекрасную песню о старом короле, у которого сыновья обманом отняли власть, а потом изгнали его из королевства.