За Волгой земли для нас не было. Записки снайпера

Зайцев Василий Григорьевич

На рассвете я ушел с Николаем Куликовым на те самые позиции, где вчера были наши товарищи.

Знакомый, многими днями изученный передний край противника. Ничего нового. Кончается день... Но вот над фашистским окопом неожиданно приподнимается каска и медленно двигается вдоль траншеи. Стрелять? Нет. Это уловка: каска раскачивается неестественно, ее, видимо, несет помощник снайпера, сам же снайпер ждет, чтобы я выдал себя выстрелом.

Просидели без толку до темноты.

— Где же он, проклятый, может маскироваться? —

спрашивает Куликов, когда мы под покровом наступившей ночи покидали засаду.

— В этом все дело, — говорю.

— А если нет его здесь? Может, ушел давно? — высказал сомнение Куликов.

Но по терпению, которое проявил наш противник, ничем не обнаружив себя за весь день, я как раз догадывался, что берлинский снайпер здесь. Требовалась особая бдительность.

Прошел и второй день. У кого нервы окажутся крепче? Кто кого перехитрит?

Николай Куликов, мой верный фронтовой друг, тоже был увлечен этим поединком. Он уже не сомневался, что противник перед нами, и твердо надеялся на успех.

Вечером в землянке меня ожидало письмо из Владивостока. Сослуживцы писали:

«Узнали мы о ваших героических подвигах на берегах Волги. Гордимся вами — нашим воспитанником...».

Неловко мне стало. Хотелось нарушить фронтовой обычай и прочитать письмо наедине: товарищи пишут о «подвигах», а тут который день за одним фашистом без толку охотишься... Но Куликов и Медведев заворчали:

— Коль с Тихого океана — читай вслух!

Пришлось читать.

Казалось, не письмо, а тихоокеанская волна ворвалась в землянку, вызвав дорогие воспоминания, Потом Виктор Медведев сказал:

— Надо сразу же ответить. Напиши, Вася, от всех нас: мол, морской чести не опозорим...

На третий день с нами в засаду отправился политрук Данилов.

Утро начиналось обычно: рассеивался ночной мрак, с каждой минутой все отчетливее обозначались позиции противника.

Рядом закипел бой. в воздухе шипели снаряды, но мы, припав к оптическим приборам, неотрывно следили за тем, что делалось впереди.

— Да вот он, я тебе пальцем покажу! — вдруг воскликнул политрук. Он чуть-чуть, буквально на секунду, приподнялся над бруствером, но этого оказалось достаточно. К счастью, пуля только ранила политрука.

Так мог стрелять, конечно, лишь опытный снайпер. Я долго всматривался во вражеские позиции, но найти его засаду не мог. За многие дни я уже так изучил передний край противника, что сразу замечал каждую новую воронку, каждый вновь появившийся бруствер. Сейчас же ничего нового и подозрительного не было.

Но по быстроте выстрела я заключил, что снайпер где-то перед нами.

Продолжаю наблюдать. Слева — подбитый танк, справа — дзот. Фашист в танке? Нет. Опытный снайпер там не засядет. В дзоте? Тоже нет — амбразура закрыта плотно.

Между танком и дзотом, на ровном месте, перед самой линией обороны фашистов, лежит железный лист с небольшим бугорком

битого кирпича. Давно лежит, примелькался. Ставлю себя в положение противника: где лучше занять снайперский пост? Не отрыть ли ячейку под тем листом? Ночью сделать к нему скрытые ходы...

Да, наверное, он там, под железным листом, на нейтральной полосе.

Решил проверить. На дощечку надел варежку, поднял ее. Фашист клюнул! Ага, отлично. Осторожно опускаю дощечку в траншею в таком же положении, в каком приподнимал. Смотрю на пробоину. Никакого скоса, прямое попадание! Значит, точно, фашист под листом.

— Там, гадюка... — доносится из засады рядом тихий голос Николая Куликова.

Теперь надо его выманить. Хотя бы краешек головы.

Бесполезно добиваться этого сейчас. Но с этой удачной позиции он вряд ли уйдет, характер его теперь достаточно известен.

Оборудовали пост ночью. Засели до рассвета. Утром гитлеровцы открыли беспорядочный огонь. По переправе через Волгу били вражеские минометы. В небо взлетели ракеты. Затем ударила наша артиллерия, и фашистские минометы замолчали. Появились немецкие бомбардировщики.

Взошло солнце. Куликов сделал «слепой» выстрел: снайпера следовало заинтриговать. Решили первую половину дня переждать: блеск оптики мог нас выдать. После обеда наши винтовки были уже в тени, а на позиции фашиста упали прямые лучи солнца. У края листа что-то заблестело. Случайный осколок стекла или снайперский прицел?..

Куликов осторожно, как это может сделать только самый опытный снайпер, стал приподнимать каску. Фашист выстрелил. Куликов на мгновение приподнялся, громко вскрикнул и упал...

Наконец-то советский снайпер, «главный заяц», за которым охотился четыре дня, убит! — подумал, наверное, немец, и высунул из-под листа полголовы. Я ударил. Голова фашиста осела, а оптический прицел его винтовки все так же блестел на солнце.

Куликов лежал на дне траншеи и заливался громким смехом.

— Беги! — крикнул я ему.

Николай спохватился и пополз за мной к запасному посту. А на нашу засаду фашисты обрушили артиллерийский огонь.

Как только стемнело, наши на этом участке провели ночную вылазку. В разгар боя мы с Куликовым вытащили из-под железного листа убитого фашистского майора, извлекли его документы и доставили их командиру дивизии.

— Я был уверен, что вы эту берлинскую птицу подстрелите, — сказал полковник Батюк. — Но вам, товарищ Зайцев, предстоит новое дело. Завтра на одном участке ожидается наступление фашистов. Чуйков приказал отобрать группу лучших снайперов и сорвать атаку. Сколько у вас в строю хлопцев?

— Тринадцать человек.

Комдив задумался. Потом сказал:

— Значит, тринадцать против сотен. Сумеете?

— Постараемся, — ответил я.

19. Служу Советскому Союзу