За все надо платить
Шрифт:
– Мне – нет, – ответил Оборин.
– Тогда я буду действовать административными методами, – твердо заявил завкафедрой. – Сколько всего работ, Галина Ивановна?
– Тридцать одна.
– Сколько у нас человек сейчас присутствует? Двенадцать? Прекрасно. Галина Ивановна, раздайте работы всем, кроме Оборина, и никто отсюда не уйдет, пока все они не будут прочитаны. И имейте в виду, за положительную рецензию каждый из вас будет отвечать лично. Если вы порекомендуете на конкурс работу, в которой окажется что-либо подобное тому, что нам только что процитировал Юрий Анатольевич, я буду ставить вопрос о служебном соответствии. Об ответственности научных руководителей за эту халтуру мы поговорим отдельно.
Черненилов поднялся и пошел к двери, сделав Оборину знак идти вместе
Следом за заведующим Юрий вышел в коридор. Черненилов, не оборачиваясь, дошел до своего кабинета, отпер дверь и пропустил Оборина вперед.
– Зачем ты это устроил? – яростно зашипел он, когда они оказались в кабинете. – Ты соображаешь, что творишь? Ты что, не мог подойти ко мне раньше и сказать об этом? Зачем было устраивать склоку на заседании?
– Раньше не мог, – спокойно ответил Юрий. – Я получил от Прохоренко работы за пятнадцать минут до начала заседания. А если бы промолчал, работы завтра утром ушли бы на факультетский тур. Вы представляете, какой позор будет, если в конкурсной комиссии найдется хоть один добросовестный человек?
– Прохоренко сказала, что раздала работы рецензентам две недели назад, – заметил Черненилов.
– Это неправда.
– Вот старая корова! – в сердцах воскликнул завкафедрой. – Так и знал, что рано или поздно она меня подставит. Но ты-то, ты-то зачем в это полез? Тебе что, больше всех нужно?
– Не люблю, когда меня держат за идиота. Не люблю участвовать в коллективной липе. И вас жалко, Валерий Борисович. Вы привыкли ничего не проверять и всем верить на слово, а они привыкли вас обманывать. Из года в год кафедра представляет на конкурс черт знает что, и вас до сих пор спасало только то, что и в факультетской комиссии сидят такие же бездельники и халтурщики. Но ведь рано или поздно можно нарваться на идиота вроде меня, который окажется в этой комиссии. Спрашивать-то будут не с Прохоренко, которая сто лет никому не нужна, а с вас, молодого руководителя. Быть доцентом и ходить в аудиторию каждый день никто не хочет, а занять ваше место желающие всегда найдутся.
– Все, что ты говоришь, – правильно, – усмехнулся Черненилов. – Но неверно. Что мою репутацию бережешь – спасибо. А скандал устроил зря. Если разговоры пойдут дальше нашей кафедры, декан может затеять внеочередную аттестацию. И первым пострадает профессор Лейкин, потому что ты его назвал публично, и те, кто начнет пересказывать, тоже его упоминать будут. У этого, с хроническим алкоголизмом, кто научный руководитель? Что ж ты его тоже за компанию не назвал? А так одного Лейкина будут мусолить.
– У хронического алкоголизма научный руководитель – вы, Валерий Борисович. Я должен был об этом сказать на кафедре?
– Не должен, не должен, – раздраженно откликнулся Черненилов. – Но и Лейкина трогать не нужно, нельзя. Он старый больной человек, болеет по девять месяцев в году, заслуженный ученый, мы на его учебниках выросли. Да, он не ходит в аудиторию, не читает лекций, проку от него никакого, но имя! Он лауреат Государственной премии за научную работу в области уголовного права, а ты знаешь, сколько юристов имеют это звание? Пять! Всего пять! И один из них работает у нас. Мы с него пылинки сдувать должны, а не обливать помоями по мелочам. Понял?
Конечно, Оборин все отлично понял. Старый профессор Лейкин был для Черненилова своего рода гарантией. Близкий друг Валерия Борисовича в течение года должен был защитить докторскую, и Черненилов планировал взять его на кафедру профессором. Для этого нужно было продержать на профессорской должности Лейкина еще год, потом быстро отпустить на пенсию и тут же занять место новоиспеченным доктором. Если Лейкин уйдет раньше, чем защитится друг Черненилова, то за свободную ставку начнется борьба. Тут же найдутся руководители, стремящиеся пристроить на должность профессора своих знакомых и родственников. А если долго упираться и говорить, что все
– Валерий Борисович, а почему все промолчали, когда Прохоренко солгала, сказала, что раздала работы рецензентам две недели назад? Ведь получилось, что они такие же халтурщики, как научные руководители, а на самом деле их вины нет. Она же дала им работы только сегодня, естественно, что они их не прочитали. Зачем они ее покрывают?
– Да ты что, Юра, с луны свалился? – неподдельно изумился Черненилов. – Кто ж на Галину голос поднимет? Ты что?
– Я не понял.
– У нее ж муж – первый проректор вуза, имеющего военную кафедру. Дошло?
Военная кафедра – это, конечно, мощно. Студенты такого вуза после его окончания освобождаются от службы в армии, и дружить с женой проректора в этом смысле нужно и полезно. Но ведь не у всех же членов кафедры подрастают сыновья, более того, Оборин знал, что только двоих его коллег беспокоит проблема надвигающейся службы детей в армии. У остальных сыновья были либо очень маленькими, либо уже взрослыми, либо вообще были не сыновья, а девочки.
– Ты что, совсем тупой? – сочувственно покачал головой завкафедрой. – Они же все на Галине деньги делают. Собственные сыновья – ладно, а ведь есть еще и чужие. Ставку знаешь?
– Какую ставку?
– Ставку за то, чтобы не пойти в армию. Пять тысяч долларов. Хочешь – плати в приемную комиссию государственного вуза, имеющего военную кафедру. Хочешь – плати за обучение в коммерческом вузе, выйдут те же пять тысяч или чуть дороже, только справочки нужные доставай, что ребенок учится в институте с военной кафедрой. С каждого поступившего по протекции муж Галины имеет пять тысяч. А сколько имеют те, кто нашел на него выход? Вот представь, тебе нужно пристроить парня. Ты идешь к Галине и говоришь, мол, нельзя ли и так далее. Она отвечает, можно, оплата по таксе. Тогда ты идешь к своему знакомому и говоришь, что все в порядке. Но ты же не идиот и не станешь говорить ему, что это стоит пять тысяч. Ты скажешь – сколько? Шесть? Семь? Десять? На твое усмотрение. Из них пять отдаешь Галине для мужа, остальные – твои. Кто ж при такой ситуации на Галину руку поднимет? Она же им всем заработать дает, ну и сама, естественно, с этого имеет. А мне что прикажешь делать? Выгнать Галину я не могу, да и не за что в общем-то, а они все за нее горой встанут, а то и уйдут вместе с ней в знак протеста.