За все надо платить
Шрифт:
– Девушка! Девушка в голубой куртке!
Она обернулась и увидела женщину средних лет, которая делала ей какие-то знаки.
– Вот. – Женщина протянула ей кошелек. – Вы обронили.
Настя с удивлением взяла кошелек. Как она могла его обронить? Как он мог выпасть из застегнутой на «молнию» сумки?
– Спасибо, – растерянно сказала она женщине и стала засовывать его обратно, все еще не понимая, что произошло.
– А у вас еще что-то выпало, – заметила глазастая дама. – Вон, сигареты.
Настя опустила глаза и увидела прямо у себя под ногами пачку сигарет. Она судорожно
Домой она пришла расстроенная, главным образом из-за сумки. Настя привыкла к ней, носила ее уже три года, а другой такой же большой и удобной сумки у нее не было. Придется покупать новую, а это трата не только денег, но и времени. Надо же, как все неудачно!
– Ася, тебе с работы звонили, – сообщил Алексей.
– Кто?
– Не знаю, он не представился. Просил передать, чтобы ты завтра с утра была на месте и написала какое-то объяснение.
– Понятно.
Служебная проверка, обещанная генералом, началась.
Юрий Оборин подумал, что сглазил сам себя. Стоило ему три дня назад сказать Ольге о том, как хорошо он себя чувствует, как снова вернулись головные боли, а гнусная тахикардия заставляла сердце выпрыгивать из грудной клетки, мешая заснуть. Голова, правда, работала по-прежнему интенсивно, текст писался легко и получался стройным и логичным.
К вечеру он неожиданно почувствовал, что устал, причем усталость была такая, словно он разгрузил вагон угля. Ручка буквально выпадала из пальцев, такая слабость его одолела. Когда около восьми часов к нему зашел Александр Иннокентьевич с вечерним обходом, Юра, жалуясь на плохое самочувствие, с досадой отметил про себя, что если все предыдущие дни он лгал, то сегодня говорил чистую правду.
В половине десятого заглянула Ольга, чтобы попрощаться. Сегодня она работала днем, и в десять часов должна была заступать другая медсестра.
– Я что-то не уловлю ваш распорядок, – заметил Юра. – Ты же вчера работала в дневную смену и сегодня тоже.
– Это потому, что у нас все время идут подмены, – объяснила она. – У одной из сестер очень сложная обстановка дома, дети постоянно болеют, мы меняемся сменами, и никак не удается выдержать график. Но, слава богу, теперь все войдет в нормальную колею. Нашелся студент-четверокурсник из мединститута, которому надо подработать. Он весь ближайший месяц будет выходить в ночную смену, а мы с девочками будем работать только днем. Хоть поживем нормальной жизнью. А то после ночи полдня отсыпаешься, а там уж и вечер наступил. А на следующий день с утра выходить.
– А как же я? – огорчился
– Юрочка, не расстраивайся, – засмеялась она. – Мы с тобой и днем все прекрасно успеваем. А новый мальчик очень славный и, между прочим, шахматист. Ты, кажется, говорил, что любишь шахматы?
– Говорил, – хмуро кивнул Оборин. – Но тебя я люблю больше.
– Да? – Она взглянула на часы и лукаво улыбнулась. – Тогда докажи это. У нас есть еще двадцать минут.
И он доказал. Ольга умчалась, а через десять минут вернулась в палату вместе с симпатичным длинноносым очкариком в белом халате, который был ему велик и смешно болтался вокруг тонкого туловища.
– Познакомьтесь, – весело сказала она. – Это Сережа, наш ночной медбратик. А это Юрий Анатольевич, будущее светило адвокатуры.
Оборин нехотя пожал узкую ладонь худенького паренька.
– Очень приятно, – произнес он без энтузиазма.
– Ольга Борисовна говорила, что вы играете в шахматы, – робко сказал Сережа. – Я могу к вам зайти попозже?
– Заходите, – равнодушно кивнул Оборин. – Сыграем партию. Только не очень поздно, я что-то неважно себя чувствую, хочу пораньше лечь, чтобы выспаться.
– В половине одиннадцатого нормально будет?
– Нормально. Приходите.
Оборин перехватил настороженный взгляд Ольги, когда сказал, что не очень хорошо себя чувствует.
– Вас что-нибудь беспокоит, Юрий Анатольевич? – озабоченно спросила она. – Самочувствие ухудшилось?
– Нет-нет, просто устал, – улыбнулся он. – Не обращайте внимания, все как обычно.
Она очень серьезно посмотрела на него, потом молча кивнула и вышла вместе с Сережей.
Паренек явился без двадцати одиннадцать, неся под мышкой шахматную доску. Оборин нехотя оторвался от своих таблиц и диаграмм и расчистил на столе место для шахмат. Они разыграли первый ход и приступили к партии.
Через четыре хода Оборин понял, что очкарик разыгрывает дебют одной из партий на прошлогоднем кубке претендентов. Юрий хорошо знал эту партию, она была исполнена изящества и какой-то внутренней гармонии, и он каждый раз испытывал удовольствие, разбирая ее по нотации, опубликованной в специальном шахматном журнале. Но точно так же хорошо он помнил, что шахматист, игравший черными, допустил ошибку в миттельшпиле. В том же журнале был опубликован комментарий партии, где была показана эта ошибка и проанализированы возможные более перспективные ходы. «Что ж, – с удовлетворением подумал Юрий, – мальчик в шахматах разбирается, пусть думает, что я иду у него на поводу. Только я постараюсь избежать ошибки, и тогда еще посмотрим, чья возьмет».
Он добросовестно придерживался плана сыгранной в прошлом году игры, позволяя себе небольшие вариации, но строго следя за тем, чтобы в целом ход партии почти не отличался от опубликованного.
– Юрий Анатольевич, а трудно писать диссертацию? – спросил Сережа, сделав очередной ход.
– Да нет, – рассмеялся тот, – не очень. Трудно понять, как это делать, что это такое, с чем едят. А когда поймешь, что нужно делать, то дальше уже просто. Садись и пиши.
– Это во всех науках так или только у вас?