За все надо платить
Шрифт:
– И не нужно, – махнул рукой Оборин. – Не будем мелочными. Все в порядке, Александр Иннокентьевич. Мне осталось чуть-чуть подправить текст, как говорится, концы зачистить, так что сегодня я еще с большим удовольствием поработаю здесь, а завтра после завтрака хотел бы уйти домой. Это возможно?
– Ну разумеется. Вы можете уйти в любой момент, хоть ночью. Вы же знаете мой принцип: самый лучший режим – тот, который человек установил себе сам. Организм сам знает, когда и что ему делать, когда есть, когда спать, когда работать, когда гулять. Ни в коем случае нельзя его насиловать, навязывая ему кем-то
– Да я и сам не заблужусь, – засмеялся Оборин. – Я же помню, как вы меня сюда привели.
– Тогда вы должны помнить, что у нас все двери на замках, – весело заметил Бороданков. – Чтобы любопытные журналисты не совали сюда свои длинные носы.
Выйдя из палаты Оборина, Александр Иннокентьевич поспешил к себе в кабинет. По пути он заглянул в комнату медсестер. Ольга сидела, склонившись над журналом, и старательно что-то записывала.
– Олюшка, зайди-ка ко мне, – позвал он.
Когда они вошли в его кабинет, Бороданков быстро запер дверь на задвижку, схватил жену на руки и закружил по комнате.
– Мы на правильном пути! Оленька, мы на правильном пути! Оборин собрался уходить. Он успел закончить работу до того, как начались необратимые изменения. Он первый, кто закончил работу и завтра уйдет отсюда.
– Завтра?
Ольга вырвалась из объятий мужа и одернула белоснежный короткий халатик, высоко открывающий красивые ноги.
– Почему завтра? – спросила она, нахмурившись.
– А почему нет? – в свою очередь спросил Бороданков.
– Но… – Она осеклась. – Я хочу сказать, если он закончил работу, то может уйти сегодня. Почему нужно ждать до завтра?
– Ему так удобнее, – пожал плечами Александр Иннокентьевич. – Он сказал, что хочет еще поработать над текстом, вылизать его. Вполне понятно. Что тебя так удивило, я не понимаю. В конце концов, у него оплачено еще четыре дня.
– А как он себя чувствует?
– Не жалуется. Послушай, что мы ему даем? Какой вариант?
– Был сорок седьмой, а последние два дня – пятьдесят первый.
– Отлично! Просто отлично! – Бороданков потер руки, снова схватил жену в охапку и расцеловал в обе щеки. – Конечно, этот юрист чувствует себя неважно, это невооруженным глазом видно, хоть он и не жалуется. Но у него по истечении десяти дней еще достаточно сил для того, чтобы уйти. Это значит, что сорок седьмой и пятьдесят первый варианты наиболее близки к тому, что мы ищем. Мы уже на пороге, Оленька, осталось совсем немного. Еще чуть-чуть, еще одно усилие, еще один рывок – и мы с тобой победители. Ты понимаешь? Мы с тобой – победители!
– Да, Саша, – повторила она шепотом, глядя прямо в глаза мужу. – Мы с тобой – победители.
Она прижималась к нему все крепче, не отводя глаз от его лица, и уже через минуту Александр Иннокентьевич лихорадочно расстегивал на ней халатик, под которым ничего не было, кроме чисто символических кружевных лоскутков и тоненьких шнурочков, призванных обозначать дамское белье. Он обожал такие моменты, когда Ольге
Едва отдышавшись после бурного любовного экспромта, Ольга отправилась к Оборину. Юрий по-прежнему лежал на кровати, и ей даже показалось, что он не пошевелился с того момента, как она ушла от него утром. Похоже, у него сильная слабость, но он почему-то не хочет говорить об этом. Вот и Сашу ввел в заблуждение. Конечно, Саша видит, что Оборин чувствует себя неважно, но она-то знает, что на самом деле он чувствует себя очень плохо. Потому что микстура, которую он пьет, является не сорок седьмым и не пятьдесят первым вариантом лакреола, а старым, имеющим номер двадцать четвертый. И если принимать ее семь дней подряд, то летальный исход гарантирован. На восьмой день наступают необратимые изменения, и потом уже пей – не пей, а конец один. Дня через два.
– Бороданков сказал мне, что ты хочешь выписываться завтра, – начала она без всяких предисловий.
– Да, – подтвердил Оборин. – А что тебя беспокоит?
– Но мне казалось, мы договорились… – Она растерялась. – Мой муж уехал…
– Оленька, милая, но ведь ты сегодня целый день работаешь. Ты пробудешь здесь до десяти часов вечера. Так какой же мне смысл уходить домой? Здесь я по крайней мере знаю, что ты рядом, что я могу нажать кнопку звонка и позвать тебя. Мне все равно нужно еще немного поработать над текстом, так уж лучше здесь. А то я ведь знаю себя: сейчас явлюсь домой, начну звонить по телефону, заниматься всякой ерундой, общаться с друзьями, с родителями. В результате главу я до полного блеска не доведу, а завтра начну разрываться между тобой и текстом. Зачем это нужно? Ты согласна?
Она уже вполне овладела собой и сообразила, что и как нужно сделать, чтобы заставить его вернуться домой сегодня же.
– Конечно, милый.
Она расстегнула халатик и прилегла рядом с ним на кровать, которая была достаточно широкой для сексуальных упражнений.
– Я понимаю, для тебя главное – твоя работа, твоя диссертация, – мурлыкала она, положив его руку себе на грудь и нежно поглаживая живот Юрия. – Но я, честно признаться, надеялась, что мы уже сегодня ночью сможем быть вместе. А так целая ночь пропадет. Жалко же!
Ее рука скользнула ниже, и Ольга внезапно поняла, что Оборин действительно очень плохо себя чувствует. В первый раз за все время он не среагировал на ее ласки.
– Что с тобой? – озабоченно спросила она. – Ты действительно нездоров? Хочешь, я приглашу кардиолога, чтобы посмотрел тебя?
– Все в порядке, Оленька, не волнуйся. Ну подумаешь, не встал у меня, так сразу уже кардиолога приглашать? Дело житейское.
Она поднялась с кровати, застегнула халатик и присела в стоящее рядом кресло. Взяв Оборина за руку, стала тихонько поглаживать его пальцы, то и дело поднося их к губам и целуя.