За закрытой дверью. Записки врача-венеролога
Шрифт:
Однажды, провожая больную, он схватил ее у двери за руку и начал целовать. Вероятно, он и раньше выражал как-нибудь свою нежность. Но отделять жест и слово врача от жестов и слов человека иногда бывает трудно. Может быть, пациентка была мало наблюдательной и вовремя не заметила нарастания событий.
И она поступила так, как это делает каждая, на которую внезапно нападает мужчина. Она оттолкнула его кулаком. На пальце у нее было кольцо с камнем, и на лбу доктора образовалась багровая рана от края волос
Когда она вошла, и я говорил с нею, я увидел, что красота иногда, действительно, может быть даром злой феи. Красота этой женщины поражала. Ей было 18 лет, она была бедна и одиноко жила в большом неприветливом городе. Жизнь, которая только что расцвела, уже влачилась краем по грязи.
Я осмотрел ее очень тщательно; предстояла длительная борьба за выздоровление.
Она стала ходить ко мне на дом ежедневно. От амбулатории она отказалась наотрез, Мысль о регистрации приводила ее в ужас.
Однажды она сказала:
— Простите доктор, вы так добры ко мне. Я хочу попросить: нельзя ли мне бывать у вас два раза в день?
Мой отказ сильно огорчил ее.
Несколько дней спустя она сказала;
— Ах, как это долго тянется! Мне хотелось бы поскорее вылечиться. Как бы это узнать?
Я отнесся к этим крамольным словам спокойно и объяснил ей необходимость запастись терпением.
На всякий случай я отправил выделения в лабораторию для анализа. Ответ был неутешительный, — огромное количество лейкоцитов, множество диплококков и изредка гонококк Нейссера.
У нее опустились руки, когда я сообщил ей, что до конца еще далеко. Лицо посерело, взор потух.
Потом она стала сильно нервничать. С нею что-то происходило. Это не было обычное нетерпение. Что-то сидело в ее голове, — нечто вроде психической занозы.
Иногда глаза у нее блестели радостью. А иногда губы сжимались, брови, как две змейки, тянулись к переносью, в зрачках появлялись черные искры. То она была неестественно оживленна, то была мрачна, как преступник на плахе.
Однажды она воскликнула:
— Доктор, родной, нельзя ли поскорей?
Она молила взглядом. Я сказал как можно мягче:
— Потерпите. Я сам бьюсь над этим.
Она откинулась в кресле. Она стала громко рыдать.
Кое-как я закончил процедуру, снял ее с кресла и усадил за своим столом. Она спрятала лицо в ладони и тихо всхлипывала, каик обиженный ребенок, утомленный громким плачем. Мочка уха, выпроставшаяся из-под пряди, рдела пунцово.
Я успокаивал ее, ибо я догадывался, что она нервничает неспроста. Она размякла, ослабла и начала рассказывать.
Какая знакомая
Она учится в Институте Сценических Искусств. Где-то на Кубани, в маленьком городишке, она мечтала об искусстве, о славе, о ярком обмане сцены. Она не хотела быть ни стенографисткой, ни учительницей, ни делопроизводительницей. Она искала славы. И, оставив свою полуголодную, как и она, старушку-мать, она отправилась в Ленинград, каким-то чудом сколотив себе деньги на билет. Чемодан у нее был маленький, старый. Но она везла с собой огромный запас молодости, надежд, планов и доверия к людям.
В институте, как полагается, она испытала первую любовь. Слова обольщения проникли в ее сердце и мозг. И в ее неискушенном воображении жизнь стала развертываться, как начало чудесной сказки.
Герой ее романа — испытанный ловец. И к провинциалочке, не расстающейся с предрассудками и условностями, он применяет особый подход. Он позволяет считать себя женихом.
В один прекрасный день она застает его в мрачном настроении. Она встревожена.
— Отчего ты такой? Случилось что-нибудь? Дорогой мой, скажи!
На его лице видно отражение внутренней борьбы. Молчание.
Наконец, он изрекает:
— Не любишь ты меня. Нет. Чувствую, что не любишь.
— Ваня, дорогой, любимый, что ты?! Больше жизни люблю. Какой ты смешной!
Он отстраняет ее рукой.
— Нет, неправда! Сказать не могу, почему, но вижу, не любишь. Нутром, вот здесь, чувствую. — И после долгой паузы продолжает: — Любовь не рассуждает, не уверяет. Тот, кто любит, готов на все. Любовь, как огонь. И только тогда, когда любовь — огонь, сжигаются все сомнения, и остается только счастье.
Какие слова! Глаза его сверкают вдохновением.
И вот, она доказывает ему, что любовь — огонь. Аргумент вечный, женский.
Через две недели, насытившись, он кончает игру. Впрочем, следы грима еще остаются.
Тоном раскаяния он делает ей признание. Это, оказывается, не она, а он не любит. Тогда, две недели назад, он не мог разобраться в этом. Но он проверил себя, и теперь все ясно. Ему больно, но лжи не должно быть между ними. Они не должны допускать насилия над чувством и лицемерия.
И вот, она — собачка, раздавленная колесом телеги. Осмеянная и уничтоженная.
На этом кончается избитый роман. Дальше следуют страницы из учебника по венерологии.
Ее история сразу становится известной в институте. Я вскоре какая-то слушательница снимает с провинциалочки, как луч росу, остатки наивности.
Этот самый Валя, уходя, оставил ей на память триппер. Все знают, что он болен. Он сам хвастался этим перед товарищами.
И тогда еще оглушенная женщина, действительно, замечает то, что из-за слез и отчаяния прошло для нее незаметно.