За землю русскую. Век XIII

Югов Алексей

— И ещё, государь, — говорил старый доктор, — мнится мне, помогло бы и это...

Доктор Абрагам достал из нагрудного кармашка чёрной мантии кусочек выбеленной под бумагу телячьей кожи, развернул его и вынул засохший цветок с жёлтой, как солнце, сердцевиной, с белыми, как снег, узенькими лепестками.

Александр принял на свою ладонь цветок. Понюхал его. Узнал. Улыбнулся.

— Ребятишками звали — пупавник, — сказал он, возвращая цветок.

Доктор Абрагам кивнул головою.

— Так,

государь. И думается мне, ежели начать с порошком сего цветка смешивать семя льняное, уготованное для сева, то и добрая будет защита от гусеницы, поедающей цветок льняной и стебель.

— Добро! — знаменуя этим окоп чаи не беседы о льне, произнёс Александр. — Всё, что доложил ты мне сегодня, скажу волостелям своим исполнить. Взыщу сам. Строго.

Тут по лицу Ярославича прошла вдруг усмешка, и, поразив неожиданностью доктора, он спросил:

— А скажи, нет ли у тебя порошков таких, доктор, от коих бы сгинула не та, что цветок льняной сжирает, гусеница, но та, что сердце человеческое точит?

И, сказав это, он остановил взор свой на белом, как гипс, лице медика.

Тот так и не доискался слова: настолько это было необычно в устах этого гордого и скрытного человека, которого он таковым знал с детства.

— Государь... — начал было он, тяжело вздохнув и разведя руками.

Однако Александр не дал ему договорить.

— Знаю, знаю, — сказал он, как бы торопясь придать своим словам оттенок шутки, — медицина ваша бессильна в этом. Однако иные обходятся и без вас: червя, сосущего сердце, они другим, ещё большим лихом изживают — змием зелёным!.. То не про меня!..

Он угрюмо постучал пальцами о крышку стола. Наступило молчание.

— Снотворного чего-либо дай мне, — произнёс Невский. И, увидя, сколь поражён этим требованием его старый медик, пояснил: — Боюсь, не остановлю разгон мысленный!.. А надо как следует выспаться: путь дальний, тяжкий... Мы же завтра... да пет, сегодня уже, — поправился князь, взглянув на пророзовевшие завесы окон, — выезжаем. Сперва — ко мне, в Переславль. Оттуда — в Новгород.

Доктор Абрагам задумался. Эта просьба государя о снотворном! Этот отъезд на другой день после свадьбы брата!..

Однако, воспитанный четвертьвековою придворною жизнью и дисциплиной, он не позволил себе хоть чем-либо означить своё удивление.

— Какого же снотворного прикажет государь?

Невский откинулся в кресле, чуть насмешливо и удивлённо посмотрел на врача:

— Тебе ли, о доктор Абрагам, спрашивать меня об этом?

— Прости, государь! Я хотел спросить только: на краткое время ты хочешь забыться сном или же хотел бы погрузиться в сонный покой надолго?

Невский вздохнул.

— Мужу покой — одна только смерть! — сказал оп. — А вздремнуть часок-другой не худо: путь дальний.

На этот раз всегда сдержанный и краткий в своих суждениях доктор Абрагам

хотел было впасть в некоторое учёное многоречие.

— Так, государь, — сказал оп. — Когда прибегающий к врачебному пособию для обретения сна жаждет сна ненадолго, но крепкого, то в таком случае Гиппократ Косский предпочитает молоко мака... Но уже сын его...

— Не сын, не отец, — чуть раздражённо перебил его Невский, — а что предпочитает доктор Абрагам?

Старик наклонил голову.

— Когда мы хотим добиться, чтобы человек уснул близко здоровому обычному сиу, то, искрошив с помощью резала корень валерианы...

Но ему не пришлось договорить: чей-то мальчишеский голос из тёмного угла палаты вдруг перебил его.

— А у нас вот, — сказал голос, — деданька мой, мамкин отец, когда кто не спит, придут к нему за лекарством, — он мяун-корень [36] взварит и тем поил...

И князь и доктор в равной степени были поражены этим голосом, столь неожиданно вступившим в их беседу.

36

Мяун-корень — в народной медицине название валерианы.

Потом Невский громко рассмеялся и, обратясь в ту сторону, откуда послышался голос, произнёс полушутя-полусердито:

— Ах ты!.. Ну как же ты напугал меня, Настасьин... А ну-ка ты, лекарь, подойди сюда...

Григорий Настасьин, потупясь, выступил из своего угла и остановился перед Александром.

Невский созерцал его новый наряд с чувством явного удовлетворения. Доктор Абрагам смотрел на мальчугана с любопытством.

— Да какой же ты у меня красавец стал, Настасьин! — сказал Невский. — Всех девушек поведёшь за собой!

Гринька потупился.

— Стань сюда, поближе... вот так, — сказал Ярославич и, взяв Гриньку за складки просторного кафтана мел? лопаток, переставил его, словно шахматного конька, между собою и доктором Абрагамом.

Озорные искорки сверкнули в глазах старого Абрагама.

— А ну, друг мой, — обратился он к мальчику, — повтори: как твой дед именовал эту траву, что даёт сон?

— Мяун, — не смущаясь, ответил Гринька. — Потому что от неё кошки мявкают.

Князь и доктор расхохотались. Затем старый врач важно произнёс:

— Да, ты правильно сказал. Но от Плиния мы, врачи, привыкли именовать это растение «валериана», ибо она, как гласит глагол «валёре», подлинно оздоровляет человека. Она даёт здоровый сон!

— А я много трав знаю! — похвастался обрадованный Гринька. — И кореньев! Дедушка уж когда и одного посылал... Бывало, скажет: «Гринька, беги-кось, ты помоложе меня: у Марьи парнишечка руку порезал...» А чего тут бежать? Эта кашка тут же возле избы растёт. И порезником зовут её... Скоро кровь останавливает!..