За живой и мертвой водой
Шрифт:
— Почему у вас тут базар? — удивилась Оксана, точно впервые увидела толпившихся у крыльца вояк.
— Разойдись! — скомандовал Довбня. — Всем находиться у казармы.
Оксана подозвала к себе Марка, отошла с ним в сторону:
— Отправляйтесь назад. Доложите Малому, что вы доставили меня к Вепрю.
— Пани, мне приказано… — начал было смутившийся Марко.
— Вы мне не нужны. Я не желаю подвергать свою жизнь опасности из–за чьей–либо нерасторопности. Немедленно отправляйтесь назад.
Оксана подошла к подводе, на которой
— Слезь, Галя! Стань вон там, у тына. Никуда не уходи.
Подвода отъехала. Оксана оглядела опустевшую улицу. Сотенный что–то втолковывал стоявшей у крыльца женщине в цветастом шелковом платке.
— Друже Довбня! — кивком пальца поманила его к себе Оксана. — Теперь займемся мелочами. Мне необходима комната, чистая постель.
— Вот это я и хочу… — обрадовался сотенный. — Сейчас Ганка вам все сделает. Ведь вы и не обедали, наверное?
— Подождите с обедом! — сердито отмахнулась от него девушка. — Сейчас не до этого. Нужно выяснить, в каком состоянии Вепрь. Вы догадались послать еще за каким–нибудь врачом?
— Так. Всем этим занимается Сокол. Он там в хате, с фельдшером.
— Отправьте Ганку, пусть готовит комнату. И позовите ко мне Могилу.
Оксана командовала. Она понимала, что нельзя давать ни малейшей передышки Довбне, он должен привыкнуть к своему подчиненному положению и выполнять ее приказы беспрекословно.
Пока все шло хорошо. Беспокоило Оксану присутствие в сотне референта пропаганды. Что это за человек, какими правами пользуется? Наверное, он поумнее Довбни.
Сотенный вывел из хаты высокого тощего мужчину, лицо которого почти до глаз было обвязано окровавленным полотенцем. Он придерживал одной рукой повязку, а другой поправлял съезжавшие с носа очки с потрескавшимися стеклами. Глаза его жалобно глядели на девушку.
Донесение было составлено подробно и толково по следующей схеме: оценка боеспособности сотни, морально–политический дух, характеристика бывшего командира, последовательность, с какой развивались события во время расстрела, потери и, наконец, выводы. Оксана с захватывающим интересом читала этот документ, но то и дело хмурилась, как будто находила в нем несуразности.
— Я должна показать Вепрю, тут есть неясности, — сказала она, пряча донесение в портфель. — Друже Могила, вы человек образованный, интеллигентный, как вы могли допустить все это?
Могила простонал, начал что–то писать в тетрадке. Оксана торопливо прикоснулась к его руке:
— Не надо! Вам нельзя волноваться. Имейте в виду, даже небольшое ранение в нижнюю челюсть чрезвычайно опасно. Может окончиться тем, что вы навсегда утратите дар речи, вам нужен покой, постельный режим. Идите ложитесь. Как только фельдшер освободится, я пришлю его к вам.
Референт издал жалобное мычание, поклонился Оксане и, придерживая обеими руками подбородок, вошел в хату. Оксана увидела Тополя и Тараса. Вооруженные винтовками, они стояли в почтительном отдалении и ждали ее приказаний.
—
— Пани, — озабоченно обратился Довбня к девушке, когда хлопцы отошли, — я не хотел вам тогда говорить… Я вам дам другого охранника вместо Карася.
— Почему?
— Да что–то Вепрю он не понравился. Подозревает он его.
— Карась, Карась… — наморщила лоб девушка, словно припоминая что–то. — Да, Вепрь мне говорил о нем. Но это ошибка. Вепрь подозревает другого. Да, да, он мне говорил…
— А это что за дивчина с вами? — поинтересовался Довбня.
— Нужна мне… — равнодушно бросила Оксана и как бы спохватилась: — Друже Довбня, у нас много неотложных, важных дел. Во–первых, состояние Вепря вызывает у меня тревогу. Ну, что фельдшер… Мы не можем рисковать… Необходимо привезти всех врачей, живущих где–либо поблизости. Оказывается, есть много раненых, всем необходимо сделать перевязки. Затем похороны. Нужно…
Оксана умолкла, увидев подъезжающую подводу, на которой, кроме двух бандеровцев и возчика, сидел сухонький старичок в светлом пыльнике с докторским саквояжем на коленях.
На этот раз привезли врача. Терапевта.
Запущенная, загаженная горенка благодаря стараниям Ганки и ее помощников приобрела вполне пристойный вид. Темная паутина, свисавшая по углам, была снята, стены обтерты, полы вымыты. Тарас и Тополь притащили сюда лучшую мебель из той, какая нашлась в хуторе. Ганка повесила на стенах распятие и две картинки, разостлала у кровати половичок, нашла где–то вазочку с искусственными цветами.
Явилась Оксана. Оглядела комнату, подошла к кровати, откинула одеяло и, брезгливо морща нос, пощупала простыни.
— Чище не нашлось?
— Пани, если б я знала, я бы все выстирала, выгладила, — начала оправдываться любка сотенного. — Вы уж не сердитесь. Они тут завели свинюшник, все поразбивали. Известно как, когда хлопцы одни хозяйничают.
— Разве вы здесь не живете?
— Что вы! — смутилась Ганка. — У меня дома в хате чистота. Я знаю, как должно быть, моя сестра в Здолбунове живет, замужем за купцом, свою торговлю имеют. Я и у панов в квартирах бывала, видела, как люди живут…
Оба «телохранителя» и Галя стояли у порога. Оксана мельком рассеянно взглянула на них, закурила сигарету.
— Ну что ж… Спасибо, Ганя. Откройте только окно. Здесь душно. Скажите, Довбня ваш муж?
— Нет, — покраснела Ганка. — Жених.
Любке сотенного было больше тридцати. Она молодилась, румянила щеки и подводила брови. И хотя она все время льстиво улыбалась, в ее лице проглядывало что–то жестокое, звериное. Было похоже, что она озлоблена и не прочь выместить какие–то свои обиды на других.