За живой и мертвой водой

Далекий Николай Александрович

Последние слова Игорь произнес с горькой иронической улыбкой, и в его темных усталых глазах блеснули слезы.

Пантелеймон, как завороженный, смотрел на него.

— Н–нехорошо, Пантелеймон, когда человек слишком уж цепляется за жизнь, — с той же, обращенной к самому себе иронией продолжал Игорь. — Очень н–нехоро–шо. Я все цеплялся. И вдруг — стоп! Не знаю, как у меня п–получилось… Просто огнем меня обожгло, когда этот с–сукин сын начал говорить о советских людях. Фашист. Настоящий! Это мое с–счастье, что я не выдержал. Самое ценное у меня. Пусть умру, но палачом не был. П–придумал, садист… На немецкий

образец работает. Жалко, что я его не уложил, кто–то другой п–под–вернулся.

Игорь вытер рукавом мундира слезы. Возбуждение, охватившее его, угасло. Он поднял винтовку, приоткрыл затвор. Желто блеснула латунная оболочка загнанного в ствол патрона. Это был последний из той обоймы, какую он получил от сотенного. Единственный.

Пантелеймон с нескрываемым отвращением поглядел на винтовку, точно она была живым жестоким коварным существом, задумался. На его лице застыла скорбная, всепрощающая улыбка.

Картошку ели молча. Взяли каждый по четыре штуки, остальную отодвинули в сторону и прикрыли листвой, чтобы не дразнила. Запас. Закусили яблоками.

Игорь прилег, вытянув раненую ногу. Так он лежал лицом к земле добрый час. Пантелеймон сидел, поджав под себя ноги, глаза его слипались, голова то и дело падала на грудь. Он вздрагивал, тряс головой, испуганно прислушивался и снова начинал дремать. Вдруг Игорь поднялся.

— Давай п–помоем руки и начнем. Будешь ассистировать мне.

— Чего?

— Будешь п–помогать. Не б–бойся — резать буду сам Поможешь бинты наложить.

Через несколько минут все было готово для операции. Игорь стянул штанину с раненой ноги, присел рядом с кучкой мелкой, остывшей золы, на которой лежали связанные, свернутые бинты, осторожно взял двумя пальцами обломок лезвия. Он был бледен.

— Ну что ж, п–приступим… Г–господи, благослови н–на подвиг.

Не спускавший глаз с Игоря Пантелеймон просиял лицом.

— Вспомнил! — радостно вскрикнул он. — Вспомнил–таки господа, спасителя нашего!

Игорь не обратил внимания на слова Пантелеймона, кажется, он и не услышал их. Закусив губы, он смотрел на кончик лезвия, зажатый между пальцами, и, видимо, решал, на достаточную ли глубину будут сделаны надрезы.

— Брось… — в сильном возбуждении протянул к нему руки Пантелеймон. — Не надо, Игорь! Помолись. Бог услышит твою молитву. От всего сердца только… С твердой верой. Забудь все… Помни только бога, отца нашего, спасителя.

Это было так неожиданно, что Игорь в первое мгновение растерялся.

— Т–ты что? Что с тобой? — спросил он, испуганно глядя на Пантелеймона.

— Молись, Игорь, — торопливо и исступленно продолжал баптист. — Бог услышит, совершит… Совершит чудо, отведет своей дланью смерть. Истинно говорю тебе, брат мой. Всем сердцем и душой обратись к спасителю. Силой и твердостью веры своей.

По вдохновенному, разрумянившемуся лицу Пантелеймона текли слезы радости и умиления, протянутые руки дрожали. Игорь смутился. Только сейчас он догадался, что его товарищ по несчастью душевно больной человек. Люди с ненормальной психикой всегда вызывали у Игоря тревожное, почти паническое чувство, как будто имелись в природе бациллы помешательства и он боялся заразиться.

— Вера спасет тебя. Господь милостив…

— П–погоди… — поспешно сказал Игорь. — Успокойся, Пантелеймон.

Я согласен: господь милостив. Но ведь сказано — пути господни неисповедимы…

— Истинно говорю — неисповедимы, — обрадовался баптист, услышав из уст юноши слова священного писания. — Истинно…

— Н–ну вот! — усмехнулся Игорь. — А раз неисповедимы, то откуда тебе и — известно, что не сам господь вложил мне в рука этот скальпель?

Пантелеймон жалко сморщил лицо, замигал глазами. Для него не существовало логики, иронии, и все же вопрос Игоря направил его мысль в другое русло. Он попытался что–то уяснить, найти ответ, но так и не смог, только глуповато и радостно ухмыляясь, покачал головой.

— Игорь, господь сотворил чудо на твоих глазах, чтобы ты проникся светом господним, снял пелену со своих глаз, уверовал в него. Я молился, и он даровал нам жизнь. А сколько раз вера спасала меня! Татарин этот, нехристь, в самом начале у ямы хотел удушить меня. Господь отвел его руку. Я знаю, я видел…

— П–погоди, погоди, — заинтересовался Игорь. — Какая яма? Ты не спеши, д–давай все свои чудеса по очереди.

— Была яма… — в глазах Пантелеймона мелькнул испуг, и на мгновение его лицо стало осмысленным. Он проглотил слюну, сжался, недоверчиво поглядывая на Игоря, точно ожидая от него подвоха. — Не скажу где. Павлуше было внушение от господа — хоть на костре гореть, хоть смертную муку принять, а должны мы молчать о той яме… Поведал он мне, Павлуша–то, о господнем внушении.

Игорь дал Пантелеймону выговориться. В рассказе баптиста побег из лагеря и все дальнейшие события утратили реальность и выглядели чудесным и необъяснимым проявлением божественной воли.

— И тогда господь послал нам старца, чтобы утолил он голод наш. Старец пошевелил пустой костер палочкой — и веришь? — где взялась в костре том печеная картошка. Много! Наелись досыта. И обул нас старик, и сказал своей жене, чтоб отвезла нас. Среди бела дня везла она нас на телеге, не таясь, ибо людям не дано было нас узреть — глядели они на нас и не видели.

В общем получилось что–то вроде «жития» святого Пантелеймона. Игорь поначалу слушал внимательно, с любопытством, а затем заскучал и, нахмурившись, начал рассматривать рану.

— Все ясно и п–понятно, — сказал он, когда Пантелеймон закончил рассказ. — Раз такое дело, с–спорить не будем. Иди–ка сюда. Поближе. Наклонись над ногой и слушай.

Игорь начал надавливать пальцем на опухшие места.

— Н–ничего не слышишь? Не хрустит?

— Нет.

— Что делать? К–кажется, я рано п–паниковать начал. При газовой гангрене, когда нажимаешь пальцем на опухоль, п–появляется слабый хрустящий звук. Давай–ка, Пантелеймон, отложим операцию на завтра. А? Н–не будем горячку пороть. Как ты думаешь?

— А я тебе чего говорил? На все божья воля.

— П–правильно. А пути господни неисповедимы… Тут у нас с тобой разногласий нет и не может быть. Значит, сеанс полевой хирургии откладывается до более точного диагноза.

На следующий день Игорь убедился, что опухоль вокруг раны не только не увеличилась, но даже как будто спала. Пантелеймона снова охватило сильное возбуждение. Он ликовал.

— Дошла моя молитва господу. Я ведь ночью молился за тебя, Игорь. Ты спал, а я молился.

— З–значит, еще одно чудо?