Забег на невидимые дистанции. Том 1
Шрифт:
…но супруги уже не слышали продолжения. Им хватило короткого взгляда друг на друга, чтобы оба вспомнили свою историю, не менее жуткую, и нырнули с головой в события годовой давности, словно два утопленника. Они пытались завести второго ребенка, всерьез хотели этого. Скарлетт еще молодая, а Ларс уже подрос и эмоционально отстраняется от них, скоро у него и вовсе начнется своя жизнь, так почему бы нет? Они так привыкли заботиться о ком-то, что это желание казалось естественным.
Не сразу, но у них получилось осуществить задуманное. Увидев долгожданный положительный тест, муж и жена ощутили себя так, как будто только что начали встречаться, –
Реакция (а точнее, ее отсутствие) неприятно удивила родителей и впервые вызвала у них чувство, одно на двоих, будто в доме с ними посторонний человек, а не их сын. Его поведение списали на примитивную ревность и обиду перелюбленного старшего ребенка, привыкшего быть у родителей единственным приоритетом. «Возможно, он не хочет делить с кем-то еще нашу любовь, – подумала тогда Скарлетт, заставляя себя поверить в это как в самое безобидное объяснение, и муж ее мыслил аналогично. – Он сам себе в этом вряд ли сумеет признаться, но как еще объяснить происходящее?»
С увеличением срока Ларс все меньше и неохотнее общался с родителями, избегал их, не спускался к ужину под разными предлогами, а иногда и вовсе без объяснения. Отец планировал с ним серьезно поговорить, а Скарлетт надеялась, что с появлением малыша в Ларсе проснутся братские чувства, и он бросит вести себя глупо. В конце концов, гормоны в людях работают безотказно, хотя бы на их влияние можно положиться? Она старалась не нервничать по пустякам, да и врачи строго запрещали ей волноваться. Но, несмотря на все усилия, через два месяца произошел крайне болезненный и опасный выкидыш. Женщина потеряла много крови, чуть не умерла сама и не помнила себя от горя.
К этому событию Ларс остался так же равнодушен, как и к объявлению о беременности. Трудно было вообразить такую степень безразличия к близкому человеку, но Ларс вел себя именно так – боль и утрата родителей никак его не касались. Никто не ревновал их к будущему ребенку, не жадничал их вниманием, сыну было просто все равно. Осознав это, родители почувствовали себя так, словно потеряли и первого ребенка, словно Ларс, которого они знали столько лет, тоже умер, навсегда исчез. Прерванная беременность стала лакмусовой бумажкой, проявившей неприятную правду об их горячо любимом сыне. Больше они не пытались – слишком боялись, что история может повториться.
Отношения с Ларсом остались ровно те же, ни хуже, ни лучше не стало. Возможно, хуже уже просто было некуда. Люди, зачавшие его, давшие ему жизнь, вырастившие, одарившие его любовью и всем необходимым, перестали его интересовать лет с пятнадцати. К их персонам, амбициям, желаниям, жизням он ничего не испытывал и не знал почему. Сначала мальчик стыдился этого, искал объяснений, притворялся, что это не так, а потом внезапно перестал с этим отмиранием бороться, признал его и позволил себе свыкнуться с ним. По-настоящему эта проблема его не интересовала, как обычного человека не интересует, сколько в нем атомов. Он продолжал жить с родителями, потому что так было нужно и правильно, но воспринимал их уже как посторонних людей и понимал, что они это тоже чувствуют.
Прошло полгода с тех пор, как Ларс обнаружил истинную натуру, и пришлось постараться, чтобы все утряслось, забылось. А сейчас мистер Тополус разворошил гнездо с
Майкл посмотрел на лицо жены в тот же момент, когда психолог спросил, прервав свой рассказ:
– С вами все в порядке, миссис Клиффорд?
Все было охренеть как не в порядке, уж выражение глаз собственной жены лейтенант знал лучше, чем военный устав. С каменной маской вместо лица женщина шевельнулась и поднялась с места. Ее движения были заторможены, что означало посильно маскируемые гнев и досаду. Майкл поднялся следом, но она остановила его одним взглядом, даже сейчас такая властная и царственная, и мужчина окаменел, словно встретился с древнегреческим чудовищем.
– Останься и договори. Я сама.
Она, уязвленная воспоминаниями, изо всех скрывая боль, знала, что подумал супруг и что он собирался сделать, знала, что он все поймет и поступит, как она просит. Голос был ровным и не выдавал внутреннего трепета на грани подступающей истерики, в отличие от поспешности, с которой женщина покинула кабинет. Проследив за шлейфом ароматных кремовых волос, взметнувшихся в воздух от скорости перемещения, словно живые змеи, психолог тоже кое-что понял и вежливо промолчал. Его взгляд в дополнительных комментариях не нуждался. Великолепная женщина. Даже когда злится, даже когда испытывает боль…
Голос офицера как будто вырвал его из желе, в которое он погружался всякий раз, думая о безупречной Скарлетт Клиффорд.
– Все, что вы сейчас рассказали, мистер Тополус, правда. Мы эту правду знаем и пытаемся с нею жить. Вы хотите предложить что-то конкретное?
– Да.
«Вот это уже мужской разговор», – подумал Майкл. В присутствии матери мальчика отец и психолог не могли бы обмениваться такой прямолинейностью. О некоторых вещах невозможно говорить открыто, пока рядом находится женщина, которой не желаешь навредить. В то же время лишь прямой разговор без подыгрываний, сантиментов и поиска подходящих слов приводит к результатам, а не переливает из пустого в порожнее.
– Выкладывайте.
– Вам нужно перевести сына в класс с социально-математическим уклоном. Я считаю, там его способности раскроются до такой степени, которая смягчит его и пригодится в будущем. При поступлении эта база будет ощутимым плюсом. К тому же ученики направлений с тяжелой нагрузкой чаще видятся с психологами для профилактики перегрузок и нервных срывов. Вряд ли Лоуренсу это грозит, но быть под присмотром – не лишнее в данной ситуации.
– Что ж. Звучит многообещающе. Вы сказали: смягчит. Означает ли это вероятность, что состояние, в котором он сейчас, временное и с годами это пройдет? Иными словами, надеяться ли нам на перемены или искать силы смириться?
«Они все равно любят его, – подумал Тополус, – что бы он ни сделал, каким бы он ни был, они его любят и будут любить». У Рави не было своих детей, но все проблемные дети в этой школе так или иначе становились ему своими. Как собственных он их не мог полюбить, но ему было не все равно – не только по долгу службы.
– Личность человека, а тем более подростка – пластичная субстанция. Под влиянием окружения и обстоятельств люди со временем меняются, это аксиома, однако… Не стоит питать надежд, что его темперамент станет разительно иным. Но, повзрослев, оказавшись в новой компании и новых условиях жизни, Лоуренс может прибегнуть к переоценке ценностей, осознать старые заблуждения.