Забирая ее
Шрифт:
— Хорошо, я сделаю это. Но сразу после ты отпустишь нас с Димой, и больше не станешь трогать, — ее голос дрожит от слез. Она же мне под ребра нож просовывает, и проворачивает его, с*ка, с ангельским лицом.
Ни пули, ни пропущенные удары на ринге не делали больно, а она одной фразой прикончила. Только Сами может так… Умеет так пахнуть, так говорить и смотреть, что мышцы сводит от желания дотронуться. Взять ее. Сделать своей, посылая все к чертям — это так просто. Сложней отказаться, потому что не нужен ей. Потому что выбрала м*дака какого-то, но не меня.
Дрожащими руками тянется к молнии
Твою мать!
Резко хватаю ее за волосы. Сжимаю их, наклоняясь к ее лицу. В ее глазах страх, а в моей душе такая горечь. Нет ребенка. И не было. Я как идиот все это время надеялся, что малыш соединит нас. Что рано или поздно я найду их… А ничего не было… Все это лишь ошибка. Все это полная чушь. Чудес не бывает, и такие как я не должны пачкать своей грязью таких как она.
— Уходи, — только и смог выдавить. Каждую мышцу сводило судорогой от потребности взять свое. Хотя бы губ ее коснуться. Чтобы вспомнить, чтобы почувствовать. Но я понимаю — если сделаю это, не остановлюсь. Сломаю ее. А она заслужила счастья.
— Ты отпускаешь меня? — ее радостный всхлип действует триггером. Бл*ть! Даже находится со мной не хочет! Будто я мразь конченная!. Хотя, так и есть. В последнее время я понимаю все больше, что хорошего во мне уже давно не осталось.
— Уходи, бл*ть, пока не передумал, Самира.
Она кивнула. Смахнув с лица слезы, рванула к выходу. Даже не посмотрела. Даже не взглянула, словно ничего общего иметь не хочет. Словно и не было у нас ничего. Рассмеялся горько. Размял шею. А я ведь надеялся. Я, бл*ть, до последнего надеялся, что она спросит. Обо мне, о матери… нет. Вычеркнула, выжгла, забыла. Оставила меня одного. Взвыл от злости. Как только дверь за ней захлопнулась, заорал во всю глотку. Схватил бутылку со стола и швырнул ее в стену. Разлетелась на сотник осколков, а я долбил и долбил в стену рукой, пока боль физическая не отрезвила немного. Пока в глазах не потемнело, пока не содралась глотка к х*ям. Только тогда, все еще воя как последняя с*ка, я понял, что соврал ей в очередной раз. Не отпущу. Не отдам. Не позволю. Она — моя. Потому что я так решил.
Глава 7
Его лицо разбито. Я вижу, как стекает кровь с его скулы, орошая белоснежную рубашку багровой россыпью. Мое сердце стучит так сильно, что, кажется, я могу в любой момент выплюнуть его.
Дима напряженно смотрит на дорогу, все это время крепко сжимая мою руку.
— Дима, давай в больницу, — слетает нервный шепот.
Мужчина мечет в меня напряженным взглядом.
— Это царапина.
Я не спорю с ним. Ничего не отвечаю. Я хочу, чтобы
Спустя полчаса мы наконец-то дома. Я поднимаюсь на второй этаж, и залезаю на кровать, укутавшись в одеяла. Все мое тело бьет озноб. Я никак не могу успокоиться, согреться. Мне больно физически. Каждая клетка тела, каждый орган пульсирует. Я хочу исчезнуть. Не чувствовать этого, не чувствовать ничего, ведь то, что сейчас внутри меня — это слишком громко, слишком на разрыв.
Я ощущаю его за спиной. Димины руки обнимают меня, он прижимает меня к себе. Чувствовать его тепло, его поддержку — для меня это так важно сейчас. Нет, он не сможет заглушить мою боль — никто кроме Зу не сможет. Но рядом с Шестаковым мне не так страшно.
— Нужно переодеться, Сами. Давай, я помогу, — он стягивает с меня одеяло.
Озноб начинает бить сильней. Шестаков осторожно поднимает меня в сидячее положение.
— Давай, маленькая, помоги мне, — он поднимает мои руки вверх, стягивая вечернее платье, а потом быстро надевает свою футболку и укладывает меня на подушку, укрывая одеялом.
— Тебе нужно выпить. Хотя бы чуть-чуть, — он протягивает мне кружку с горячим напитком. Мне не хочется, но я делаю это на автомате. Я понимаю, что должна бороться. Должна делать хоть что-то, только не давать себе возможность впасть в депрессию. Знаю, если снова окажусь в этом болоте — попаду на самое дно.
Делаю глоток напитка, это травяной чай. Он обжигает, но немного успокаивает. Меня хватает только на пару глотков. Дима устраивается рядом со мной, гладя мои волосы и плечи.
Я стараюсь не думать о НЕМ. Я смотрю на Шестакова, цепляюсь глазами за детали. Замечаю, что на его скуле появился пластырь, вижу, что под левым глазом уже налился синяк.
— Отдыхай. Завтра возьму отгул. Хочешь, можем поехать за город к тому озеру? Порыбачить… — он гладит мои пальцы, а у меня слезы по щекам. Я благодарна богу за этого мужчину. Он — мое спасение, моя защита. И я не позволю никому сломать то, что есть у меня сейчас.
— Хорошо, это будет здорово, — киваю, силясь улыбнуться. Мне не хочется никуда. Зарыться бы в одеяла как в раковину и не выходить никуда. Но жизнь продолжается и отсидеться вряд ли получится.
Дима прижимает меня к себе. Я вдыхаю его запах, и чувствую себя тварью. Потому что с ним нет и доли того, что происходит со мной когда рядом Заур.
— Прости меня…
Он слегка отстраняется, с удивлением заглядывая в мои глаза.
— За что?
— За все что было, что тебе пришлось пережить. Прости, Дим…
— Иди сюда, — он касается моих губ своими. А я спешу спрятать лицо на его груди.
— Ты нет твоей вины, Сами. По другому я не мог поступить. Ты — со мной и не бойся ничего, я не дам тебя в обиду.
Я посмотрела в его глаза. Он верил в то, что говорил. Он любил меня, и я чувствовала это. Сейчас я куталась в его любовь как в теплый плед.
— Ты не знаешь его, Дим. Ты не знаешь, на что он способен.
— Он сделал тебе больно?
Я отрицательно покачала головой. Физической боли нет, но о другой Димке не нужно знать.