Заблудившийся всадник. Фантастический роман
Шрифт:
Послушали, не ответит ли чего. Молчал баенник. Тогда самый старый из деревни — дедушка Плохой Долгая Спина — вышел из толпы, поклонился перед дверью бани, открыл ее и хотел на порожек отступное положить — жареного петуха да пареной репы туесок. А из бани вдруг такой рев раздался, что Плохой с перепугу затылком об косяк звезданулся и тут же мешком свалился.
Из мужиков кое-кто вилы побросал — и деру в деревню. Но нашлись и те, что не сробели, — громко выкрикивая заклинания, окружили баню и принялись совать свои орудия в волоковое оконце, в дверь. У одного нечистая сила вилы выхватила, но другой успел
— Ах, ты так! — заревели мужики. — Ужо мы тебя доймем. — Не стоишь, Ропа, за баню свою?..
Волосатый Нос подумал недолго, кинул шапку оземь.
— Ин ладно, тащите уголья.
Кто пошустрее, сбегали в деревню, принесли в горшке огня. С четырех углов навалили хвороста и подпалили баню.
Сруб занялся враз. Загудело пламя, облако сажи поднялось от прокопченных стен. Разогнал мужиков по сторонам нестерпимый жар.
Но нечистый на удивление долго крепился. Думали было, уморили его, и тут он снова возопил, да так свирепо, как только нежить может. И из огненного столба, что на месте бани поднялся, выкатился кубарем — огромный, весь покрытый рыжим волосом, бородатый. В точности такой, каким его знающие старые люди видывали. Вскочил на ноги да как саданет кулачищем своим Ропе между глаз — мужик и ослабел, кулем в траву повалился. А баенник еще ужаснее заревел — тут уж и самые крепкие не выдержали, откуда только прыть взялась, в одно мгновение на гребень береговой взлетели. Нечисть же в воду бросилась и на ту сторону Ловати подалась.
— К водяному ушел, — решили мужики.
Но и тоска на черноборцев нашла великая — ждали, что вся нежить теперь взбеленится. Домовые, говорили пугливые, скотину душить примутся, овинники снопы осеннего урожая пожгут, лешие ягодниц в болота заводить начнут…
В банях с тех пор и мыться перестали, к речке тоже подходить боялись. Одна баба вышла с бельем на мостки да вскорости, все рубахи побросав, с криком домой прибежала — заметила в глубине два зеленых глаза, видно, водяной подбирался.
Вокруг деревни день и ночь сторожа с цепами и вилами ходили, на лес, на реку покрикивали, чтоб знала нежить: люд в Черном Бору не дурак, голыми руками его не возьмешь.
Такое положение дел застали Ильин и его спутники, прибывшие в Черный Бор в конце июня. Заинтригованные похождениями баенника, они решили попытаться встретиться с ним — благо стояло полнолуние, лучшая, по мнению селян, пора для свиданий с нежитью. Овцын и Анна, правда, весьма скептически отнеслись к рассказам черноборцев, но Виктор, привыкший за годы работы с фольклорными текстами отыскивать реальную подоснову любой былины и сказки, возлагал на предстоящую операцию немалые надежды.
— Так нам сразу и бросится в объятия пленник времени, — хмыкнув, сказала княжна.
— А ты, кстати, и не пойдешь с нами, — решительно заявил Ильин. — Мало ли что может случиться…
Теперь, лежа на траве и прислушиваясь к гулкой ночной тишине, нарушаемой только всплесками рыбы да ленивым щелканьем какого-то запоздалого соловья, Ильин вдруг представил всю абсурдность происходящего. Время, в которое он попал, определенно воздействовало на его психику — что ни говори, а стереотипы общественного сознания —
Со стороны банища раздался тихий скрип. Овцын толкнул Виктора локтем. Одна из теней, протянувшихся к воде, дрогнула — кто-то крался вдоль стены низкого сруба. У Ильина озноб прошел по коже.
— Подползаем ближе, — шепнул Овцын. — Ты забирай влево, к берегу, а я правее…
Еще в деревне они договорились применить, в случае надобности, свои сверхъестественные способности. Никто из мужиков не рискнул идти с ними, не было, следовательно, необходимости скрывать «секретное оружие», как именовал его Ильин.
У баенника был, по-видимому, хороший слух — стоило Овцыну пошевелиться, как фигура у сруба замерла. Виктор понял, что подобраться незамеченными им не удастся, и шепнул Василию:
— Надо подниматься и в открытую к нему идти. В случае чего…
Овцын кивнул и тут же пружинисто встал на ноги. В то же мгновение со стороны бани послышался ужасающий рев. Ильина словно взрывной волной к земле прижало, обессиливающий озноб пробежал по всему телу.
Из угольно-черной тени выпрыгнуло голое волосатое существо и, продолжая наполнять ночь нечеловеческим рычанием, принялось выламывать из стены бани тонкое бревно.
Овцын на минуту замер, потрясенный диким воем, потом медленно, неуверенно направился к срубу, возле которого бесновался баенник. Выворотив бревно из стены, нежить в раскачку двинулась навстречу Василию, оглашая воздух еще более жуткими воплями.
Все это длилось так недолго, что Ильин едва успел прийти в себя после пережитого страха. Поднявшись с земли, он увидел, как баенник поднял бревно над головой, намереваясь метнуть его в Овцына. Одновременно с ним Василий вскинул руки, и сумрак прошила ветвистая молния. Черная лесина, нацеленная в него, разлетелась в мелкие кусочки.
Оцепеневший банный житель несколько мгновений еще держал над головой руки, потом сжал их в кулаки и прыгнул на Овцына. Новый разряд, послабее первого, ударил его в грудь. Все волосатое тело на миг озарилось голубым сиянием. Существо рухнуло навзничь на траву, в падении высоко вскинув голые пятки.
Подбежав к поверженному противнику, Овцын и Ильин стали с опаской осматривать мускулистое тело баенника. По виду это был обычный человек, лет двадцати восьми, правда, выдающийся по оволосению — и грудь, и плечи, и руки были покрыты рыжей шерстью. Широкая рыжая борода скрывала половину лица. На груди серебрилась цепочка с предметом странной формы — нечто вроде небольшого молотка.
Прямой узкий нос и высокий лоб обитателя банища свидетельствовали о хорошей породе — если, конечно, можно говорить о генетике применительно к нежити, заметил про себя Ильин. Приложив пальцы к широкому запястью лежащего, он послушал пульс — удары, хотя и не очень явственные, следовали ритмично один за другим.
— Сейчас очухается, — сказал Виктор. — На всякий случай приготовься.
Ильин принялся довольно сильно похлопывать баенника по щекам. Когда тот с трудом разлепил веки, Ильина пронзил яростно-растерянный взгляд светлосерых глаз.