Заблудившийся всадник. Фантастический роман
Шрифт:
XI
Днепр под Смоленском неширок, но полноводен. Лежа в траве у самой кромки лугового берега, Ильин долго наблюдал, как над стремительным серо-зеленым потоком кружат речные чайки. Только когда затекла рука, подпиравшая подбородок, Виктор сообразил, что прошло немало времени с тех пор, как зачаровывающее мерное движение воды заставило его отвлечься от мыслей о сегодняшнем дне.
Минуты, а может быть, и часы витал он в бесконечно далекой теперь юности. Но ожившее в памяти казалось ярче и осязаемее окружавшей его действительности. Особенно иллюзорным этот мир представлялся в моменты возвращения из области грез или пробуждения от сна. Грань двух измерений, которую
Если бытие, существующее лишь в нашем сознании, представляется более выпуклым и значительным, чем доступное осязанию, то какая разница — имеем ли мы дело с фатумом или переживаем материально-чувственный миг? Много раз задавая себе этот вопрос, Ильин всегда отвечал на него в том смысле, что суть не в истинности событий, а в накале, интенсивности вызванных ими ощущений. В такие моменты он хорошо понимал авторов житийных сочинений, зачастую ставивших видения святых выше их земных подвигов, истолковывавших их как минуты прикосновения к высшей реальности. А когда думал о жизни поэтов, живописцев, то понимал: для них непосредственно воспринимаемый мир служил своего рода предбанником истинного бытия, в которое их переносило воображение.
Знакомый смех отвлек Ильина от размышлений. Возле ладьи, лежавшей на отмели в сотне шагов от Виктора, появилась княжна в длинной белой рубахе, расшитой понизу красным орнаментом. В следующую секунду из-за корпуса судна вынырнул рыжебородый Торир. Схватив Анну за плечи, он повернул ее к себе и принялся жадно целовать.
Ильин инстинктивно напружился, но тут же обмяк. Глупо, обидно, больно! Не бежать же к ним, не оттаскивать же друг от друга!.. Сам он виноват, что попал в дурацкое положение. Если бы викинг знал об их с Анной истинных отношениях, он, конечно, не стал бы ударять за «дочерью» Виктора.
Для Ильина сущей пыткой было наблюдать за развитием нового романа. Сначала он прямо-таки возненавидел Анну за предательство: после всех слов, сказанных наедине, после постоянного восхищения его талантами, безоглядно увлечься каким-то громилой!.. А Виктор еще считал ее представительницей идеалистического века, способной на огромное чувство, на самопожертвование. Нет, проклятая эмансипация сделала свое черное дело — уже во времена Писарева можно было менять свои привязанности с обидной легкостью, обидной для него, гражданина XX века, исподволь привыкшего к тому, что его считали чем-то вроде сверхчеловека.
На днях, улучив минуту, когда они остались вдвоем, Виктор решил объясниться с Анной.
— Ты, помнится, говорила, что для тебя прогрессивность взглядов важнее всего…
— Я только теперь поняла, что в мужчине главное не принадлежность к какой-то общественной партии, даже не ум его…
— А что?
— Извини, — сказала Анна и оставила Ильина наедине с его вопросом.
Викинг и княжна, обнявшись, медленно шли по самой кромке берега в сторону Виктора, и ему не оставалось ничего иного, как подняться из травы. Увидев его, Анна быстро сняла со своего плеча руку Торира. И, наверное, для того, чтобы предотвратить неловкую паузу, сразу затараторила:
— Сейчас со Смядыни возчики вернулись, говорят, там толпа собралась несметная. Помнишь, утром видели ладью, что с низовьев шла — то купцы из Киева были. Они будто бы рассказали, что народ Святополка из темницы выпустил и на великокняжеский стол его призвал.
— А дружина поддержала, — добавил Торир.
Все последние дни, пока Ильин и его спутники поднимались вверх по Западной Двине и Каспле к волоку на Днепр, люди в попутных селениях толковали о киевских событиях. Весть о смерти Владимира Святославича ни для кого не была неожиданностью, ибо слухи о его болезни успели достичь самых глухих углов.
Всем было известно, что Владимир больше других жаловал одного из младших своих сыновей Бориса. Еще в прошлом году он вызвал его из Ростова, где властвовал двадцатилетний князь, и одновременно бросил в темницу его старшего брата Святополка с молодой женой, дочерью польского князя Болеслава Храброго. Борису же поручил великий князь отправиться походом на печенегов, потревоживших в тысяча четырнадцатом году русские окраины. Поэтому в момент смерти отца наследник оказался далеко в степи.
Согласно рассказу киевских купцов после смерти великого князя верных Владимиру бояр охватила паника. Они несколько дней скрывали происшедшее, но слухи все же просочились в народ, и вскоре высыпавшие на улицу горожане ринулись в Вышгород на княжеское подворье. Выведенный из сырых подвалов Святополк был с ликованием встречен толпой. «Волим под великого князя Святополка!» — самозабвенно вопили тысячи глоток.
— А каково настроение здешних людей? — спросил Ильин. — Что говорят о Святополке?
— Радуются, — односложно ответил Торир.
— Один старик плакал от счастья и все время повторял: боги не оставили нас, боги помогут верным, — добавила Анна.
— Надо бы посмотреть, что там делается, — сказал Виктор, избегая встречаться взглядом с княжной. — Сдается мне, скоро мы станем свидетелями важных событий.
Смоленск находился верстах в двадцати вверх по Днепру от места стоянки Ильина и его спутников Выйдя после волока на эту реку, они не собирались подниматься к городу, а расположились на отдых рядом с Гнездовом, небольшим поселением, на месте которого когда-то существовала одна из главных крепостей на пути из варяг в греки. По мере роста Смоленска она захирела; только огромный могильник, протянувшийся вдоль берега Днепра, не давал угаснуть прежнему сельбищу. Смоляне по старой памяти хоронили в священном сосновом бору почивших родственников, а обитателям Гнездова погребальный ритуал давал средства к существованию — одни изготовляли горшки для праха сожженных, другие рубили срубы, над которыми затем насыпались курганы.
Правда, в последние годы, жаловались гнездовцы, многие стали переходить к христианскому способу захоронения — без трупосожжения и возведения земляных памятников. Слишком бойким был перекресток торговых путей, где расположилось смоленское кладбище — поместному, жальник, — и всякий мимоезжий иерарх церкви почитал своим долгом посетить его, застращать пирующих на курганах родичей покойных.
Если в недавнюю пору тризны справлялись широко, истово — жгли огромные костры, закалывали жертвенных животных, водили хороводы, задавали богатые пиры, ублажая предков, — то теперь поминки справляли куда скромнее. За два дня, проведенных на берегу Днепра рядом с жальником, Ильин не раз замечал группы людей, расположившихся на больших и малых курганах по окраине сосновой рощи. Поведение их заставляло вспомнить степенные обряды поминовения, виденные Виктором в конце XX века.
Решив разузнать смоленские новости, — а может, ему просто хотелось избавить себя от пытки ежеминутного созерцания милующихся Анны и Торира, Ильин отправился по наезженной дороге, проходившей через курганный могильник.
Чем дальше от опушки, тем молчаливее, таинственнее становился бор. Поросшие черничником холмики бесконечной чередой уходили во все стороны. В них покоились останки людей, умерших столетия назад. Сюда уже никто не приходил править тризны; вряд ли теперь кому-нибудь были ведомы самые имена погребенных. Однако то на одном, то на другом кургане Ильин замечал красное яичко или исклеванную птицами краюху хлеба — проезжие и прохожие смоляне «здоровались» с предками.