Заблудившийся всадник. Фантастический роман
Шрифт:
Кое-кто отошел от спорщиков, почесывая затылок. Другие загалдели пуще прежнего.
— А как это Глеб в Смоленске очутился, коли он в Киев плыл? — выкрикнул один из мужиков. — Из Мурома-то по Оке идут до верховьев, там поблизости от Черной Грязи на Сейм переволакиваются, а по нему в Десну сплывают. Почитай под самым Киевом и выходят в Днепр. Не-ет, что-то тут не так, не зря князь крюка такого дал…
Но его тут же подняли на смех.
— Эва, мудрец нашелся! Да ты откуда свалился — по Сейму на Оку захотел попасть. Там, у волока второй
Ильин насторожился. Это явно был какой-то отголосок фольклора. Но откуда тогда такая хронологическая точность, никогда не сопутствующая подобным мифологическим представлениям? Однако его недоумение было тут же рассеяно.
— Да не змей никакой, будет сказки-то баять! Люд там разбойный змеиной веры. Вот и запустел волок…
— И я про то слышал. И есть-де мост калиновый через речку Смородину, там вот они прокудят, окаянные.
— А мне люди говорили, будто не шайка там, а целое племя обосновалось вроде печенег тутошных. Жгут деревни, городки малые. Только церкви новоставленные не трогают. Во как!
Кричали и перекрикивали друг друга еще долго. В конце концов у Ильина составилась вполне законченная картина того, что происходило на речке Смородине, известной каждому фольклористу по многочисленным былинам и сказкам об Илье Муромце.
Какое-то племя степных хищников, пришедших из глубин Азии в лесостепную зону, оседлало важный торговый путь и сделало поборы с купцов и разбои источником своего существования.
Подтверждение его соображений пришло раньше, чем он мог предположить.
Около полудня запели рожки, загудели медные била возле церквей и на торговых площадях. По Боричеву взвозу к северным воротам, вздымая облако пыли, летела пестрая кавалькада.
— Князь едет! — пронеслось по Киеву.
Всадники повернули перед самым городом и помчались под стеной к Олеговой могиле. Услышав об этом, народ повалил в сторону кургана, весело шумя, толкаясь и задирая многочисленных иноземцев. Мусульманам и иудеям показывали край свиты, сложенный в виде свиного уха. Увидев грека, складывали щепоть и принимались слюнить ее, причмокивая ртом, словно обсасывая маслинку. Да и разноплеменных славян честили немилосердно.
— Дрягва чернолапотная! — кричали дреговичу, жителю болотистого Полесья.
— Псковичи — небо кольями подпирали! — безошибочно определив по цокающему говору гостей с севера, местный забияка намекал на широко известный анекдот: жители вольного города будто бы решили на вече подпереть кольями нависшую грозовую тучу.
— Эй, лапшееды! — поддевали ростовцев. — Вы, сказывают, родимое озеро соломой поджигали?
И тут имелась в виду бродячая байка о том, будто ростовские жители снимали солому с крыш, чтобы разжечь костры на льду и протаять полыньи для рыболовства.
— В Севске поросенка на насест сажали, приговаривали: цапайся, цапайся, курочка о двух лапках, да держится.
Приезжим оставалось
Перебранка и гогот разом стихли, едва на курган поднялся Святополк с несколькими боярами. Князь, высокий, тонкий в талии, легко взбегал по крутому травянистому склону. Его длинный плащ с собольей оторочкой — корзно — разлетелся на стороны, словно багровые крылья.
На вершине Святополк резко повернулся лицом к городу, туда, где собралась основная масса людей, и, не дожидаясь, пока его приближенные вскарабкаются за ним, выкрикнул:
— Здравствовать всем, народ честной!
Толпа восторженно зашумела. В воздух полетели суконные колпаки и барашковые шапки.
Князь положил руку на рукоять богато украшенного меча и обвел взглядом людское море. Узкое бледное лицо его было неподвижно; густые темные усы, свисавшие по краям рта до подбородка, делали его выражение капризно-сумрачным. Это впечатление исчезло, стоило Святополку заговорить. Энергичная, плавно льющаяся речь свидетельствовала о стойкой и твердой воле.
— Я приехал известить вас, что брат мой Ярослав идет на меня с силой немалой. Объявил он, будто хочет отомстить мне за смерть двух братьев наших Бориса и Глеба… Знаю, что чьи-то злые языки стараются сделать меня ответчиком за это убийство, но, стоя на могиле своего прадеда, клянусь вам нет на мне братней крови!
Он сделал паузу, явно ожидая реакции толпы. Но она на этот раз молчала.
Ильин толкнул Торира и шепнул: «Вот тебе и объяснение причин убийства найден повод для войны, а заодно и возможные соперники устранены».
Зычный голос Святополка снова разнесся окрест:
— Ярослав готовился к войне с моим отцом, вы знаете это. Он призвал к себе варяжскую дружину. А новгородцев уговорил идти с ними на меня, пообещав им навсегда освободить их город от уплаты десятины в пользу Киева!
По толпе прокатился ропот. Стали слышны отдельные выкрики: «Ах, дровосеки! Ужо поставим их нам хоромы рубить!» — «Нешто хромоножка нас напутает?!» — «Да мы их, мезговников, плетьми захлещем — не токмо что оружью об них пачкать!» Последнее из прозвищ намекало на то обстоятельство, что новгородцам в голодные годы нередко приходилось подмешивать в муку толченую мезгу — подкорный слой сосновых деревьев.
Князю было любо слышать эту воинственную перекличку. Расправив усы, он улыбнулся и вопросил:
— Так что, пойдете со мной плотников проучить? Покажем им, что не ихнее это дело — мечом махать?
На этот призыв отозвались несколько сдержаннее. Одно дело на словах геройствовать, другое — головой рискнуть. Толпа заходила ходуном — кто-то пробивал себе путь к кургану, кто-то норовил протиснуться поближе к воротам, дабы улизнуть в случае чего.
Больше сотни викингов сгрудились у подножия холма, один из них, плечистый белокурый богатырь, задрав голову, крикнул с сильным норвежским акцентом: