Заблудившийся всадник. Фантастический роман
Шрифт:
Но сколько можно двигаться вниз по течению? Через сотню-другую верст начнется степная полоса, где хозяйничают печенеги и торки. В тех местах суда ходят лишь под сильной охраной.
Карта на пергаменте, которую он с таким тщанием составлял почти год, превратилась в пепел вместе со всем его скарбом. А ведь он еще в Киеве успел пометить на ней несколько мест, в которых будто бы действуют маги и волшебники. Сейчас, правда, самая мысль о продолжении поисков вызвала у него гримасу усталого презрения.
«Но почему все-таки не открылся Григорий?.. Почему бросился от меня, когда я
Потом ему пришло в голову, что он попросту ошеломил Григория, вызвал у него своего рода шок — ведь тот наверняка десятилетиями грезил о своем неведомо когда покинутом веке, и вдруг на него обрушилось такое. Но Виктор быстро отверг эту мысль: «Да он выглядел спокойнехонько, ни один мускул не дрогнул… Пока я не заорал, что прибыл из двадцатого…»
Он принялся истязать себя за толстокожесть: не суметь узнать мигранта после того, как столько времени готовился к встрече с ним! «Ведь ты сам, кретин, толковал, развивая свою гипотезу: не пришельцам ли, вынужденным утаивать свои сверхъестественные способности, мы обязаны разработкой теории смирения, правил монашеского воздержания?.. Этот писец был хрестоматийным образцом постного святоши…»
Правый берег стал несколько ниже. На самую крутизну выбежал белокаменный храм; кресты его ослепительно горели в лучах восходящего солнца. «Берестово, — сообразил Ильин. — Через несколько верст в лощине, носящей имя Выдубицы, должна быть часовня на том месте, где во время крещения киевлян всплыл поверженный идол Перуна».
После вокняжения Святополка, как говорили, на этом берегу было устроено грандиозное языческое богослужение. Волхвы, впервые открыто объявившиеся в Киеве, хотели будто бы даже уничтожить часовенку, возведенную для того, чтобы «переманивать» ко Христу приходивших сюда для тайного моления низринутому божеству.
Где-то здесь, между Берестовом и урочищем Выдубицы, рассказывал кто-то из словоохотливых возчиков на постоялом дворе, обретались несколько монахов, славившихся чудотворной силой. Люди видели, как самый старый из них, ветхий схимник Варфоломей, остановил на полном скаку табун покусанных осами лошадей, мчавшихся прямо на отроковиц, водивших хоровод на Русалии.
Тогда Ильин подумал, что, наверное, и сам мог бы так же повернуть обезумевших животных. Но известие о всемогущем старце сразу забылось; Виктор даже не поставил крестик на своей карте — слишком густо шли в те дни рассказы о всевозможных праведниках и нечистой силе. Киев просто кишел бывалыми людьми.
У самого гребня горы, уступами поднимавшейся от воды, чернели несколько отверстий, похожих на ласточкины гнезда. Приглядевшись, Ильин понял, что это и есть пещеры, в которых обитала монашеская братия.
«Вот здесь-то, видно, и возникнет первый русский монастырь», — подумал Виктор, сразу припомнив свою давнюю — еще мальчишкой — поездку в Киев: бесконечные подземные галереи, освещенные электричеством, мощи
Ильин решительно направил ладью к берегу. Когда киль с шипением пропахал песчаную отмель, он спустил парус и зачалился за какой-то куст.
Вблизи убежища монахов выглядели маловнушительно. Узкие лазы легко можно было принять за звериные норы. Только бесчисленные следы лаптей и босых ног, отпечатавшиеся на холмиках земли, вынутой из недр горы, свидетельствовали об обжитости этого места.
Виктор согнулся в три погибели и просунул голову в крайнюю пещеру. После солнечного утра здесь, казалось, царила кромешная тьма. Прошло не меньше минуты, прежде чем глаза гостя различили тусклое мерцание в противоположном конце подземелья. Потом из мрака проступил прямоугольник иконы, потом обозначилась коленопреклоненная фигура.
Ильин покашлял, но обитатель кельи не обернулся. Тогда Виктор решился проползти внутрь и подойти к молящемуся.
— Отец…
Монах неожиданно распростерся перед образом, выбросив вперед руку с четками.
Виктор неловко переминался с ноги на ногу, исподволь оглядывая пещеру. Она оказалась довольно просторной — во всяком случае, та комнатушка, которую Ильин снимал после развода с женой, была не намного больше. При воспоминании об оставшейся на той квартире рукописи докторской, о новой пишущей машинке «Эрика», о коллекции прялок, собранных во время фольклорной экспедиции, слегка защекотало под сердцем.
— Чего тебе? — Монах стоял уже рядом, высокомерно глядя на незваного гостя. — Умную молитву творю — не видишь?..
— Прости, — поспешно сказал Ильин.
— Бог простит, — ответил монах, и надменный вид его свидетельствовал, что он действительно полностью уступает эту неприятную миссию всевышнему.
— Где Варфоломей? — отбросив политес, спросил Виктор.
— Третья келья отсюда, — буркнул негостеприимный инок.
II
Сидя на пучке соломы в углу пещеры, Ильин неотрывно следил за высокой фигурой в островерхом кукуле, расшитом серебряными крестами. Схимник молился уже второй час.
«Сколько ему, лет восемьдесят? Я бы и сотню дал. Ну и кряж! Я б на его месте давно носом в землю уткнулся… Проклятье, все не о том думаю… Что делать? Что делать, черт побери?! Как вывести его из себя?»
Одной минуты общения Виктору хватило, чтобы понять: перед ним духовный близнец Григория-переписчика. Тот же замороженный взгляд, те же плотно сжатые губы. И — огромная воля, проступающая в каждом движении, в каждом повороте головы.
На этот раз Виктор воздержался от лобовой атаки. Он вообще не стал подыскивать правдоподобных объяснений своего визита. Ему необходимо было присмотреться, сосредоточиться, заставить монаха выдать себя. Поэтому он решил для начала попросту валять дурака.