Заблудившийся звездолет. Семь дней чудес

Мошковский Анатолий Иванович

— Встань, — велел Боря, — выпачкаешь рубашку… И вообще ты мне перестаешь нравиться.

— Ты просто дурак! — Костик показал ему язык. — Ты глупый, преглупый, наипреглупый дурак, — и опять расхохотался и тряхнул длинными ушами.

Борю ударило в краску:

— А разве можно быть умным дураком?

— А вот ты и есть умный дурак, ты и еще Вова, и его Гена, и Наташка — все вы умные дураки…

— А ты знаешь, кто я? — спросил Боря.

— Кто ж этого не знает?

— Ну кто?

— Ты? — Костик мучительно собрал на лбу складки.

— Да, я… Я ведь командир боевой подводной лодки… Правда?

— Ну конечно!… Это все знают, что ты командир…

— А

лодка моя сверхсекретная, и никому не известно, в какие рейсы она пойдет… Ведь верно?

— Ну конечно!… Ты скоро будешь генералом всех подводных сил…

Боря встревожился. Раньше Костик не принимал все на веру, не повторял, как попугай. А эти уши! До чего ж нелепые уши! Костик то и дело хмурил свой маленький лобик, точно силился вспомнить что-то очень важное и никак не мог.

Боря отвернулся от брата.

Костик минут пять еще молол несусветный вздор, потом его речь стала более связной и в ней можно было кое-что понять и уши стали понемножку уменьшаться. А когда мама велела им ложиться спать, он стал почти нормальным, а уши — прежними. Укладываясь, Боря сунул приборчик под подушку, у самого края ее, к стенке, и направил Хитрым глазом вниз.

Боря долго не мог заснуть. Вдруг вспомнил лайнер — зачем отдал его Глебу? Ведь валяется у него без деда. «А у меня лодка не валяется?» Потом Боря подумал о Костике: как быстро поддался, до чего изменился! А уши! Ужас просто… А ведь кажется, не должен бы — он ведь смышленый мальчишка. Может, оттого, что не подозреваешь, что перед тобой Хитрый глаз, быстрей поддаешься? А если заранее знаешь обо всем и сам не глуп, поддашься или нет?…

***

Утром Боря встал пораньше, поел, собрал учебники и тетради и, как вчера, не поехал вниз на лифте; а добежал до площадки между третьим и четвертым этажом и, чувствуя слабый озноб, пристроил на подоконнике приборчик так, что Хитрый глаз смотрел прямо на него. И только он это сделал, как исчез озноб и все заботы и опасения — стало легко и даже как-то смешно. И ничего страшного! Он увидел в оконном стекле свое сосредоточенное лицо и растущие вверх уши. Лицо было такое важное, задумчивое, что Боря состроил ему рожицу. Стекло ответило тем же. Оно издевалось над ним.

— Ну, ты! — крикнул Боря. — Как стукну сейчас — разлетишься! — Он даже руку занес.

Второй Боря — на стекле — тоже занес руку.

Боря ударил, костяшки кулака заныли. Стекло не разлетелось, но рожица в нем скривилась от боли и страха. «То-то! Будет знать, как издеваться и гримасничать». Потом Боре захотелось петь и хохотать. Он попытался даже сделать стойку на руках, но мешал портфель под мышкой, и Боря не знал, как от него избавиться.

Потом он слегка стукнул головой стену — не пробьешь! Стукнул покрепче — голова загудела. Он так обиделся, что ударил стену ботинком, сморщился и запрыгал на одной ноге: даже во время игры в футбол, когда его однажды подковал Глеб, не было так больно.

— Я тебе покажу! — во все горло заорал Боря на стену, трахнул по ней кулаком и еще пуще взвыл. Все они — и стена, и стекло, и подоконник — сговорились против пего и хотели отомстить.

А за что ему мстить? Что он сделал им плохого? Ну бежал по бульвару, а за ним гнались; ну увидел в траве под кустами что-то вроде… Да, что это он увидел в траве? Что?…

Боря уставился на подоконник. Ему в глаза глядело что-то черное, очень-очень черное, сверлящее, холодное, и оно все увеличивалось, становилось все более черным… Ой, что это? Борю вдруг зашатало, и он схватился за перила лестницы. Что с ним? Как

очутился он здесь и почему боится этого черного, лежащего на подоконнике? Куда он шел? И зачем? Почему у него под мышкой зажат портфель? Он шел и даже спешил, но куда? Куда-то туда, где шумно, где свист, гам, смех и много ребят, и среди них зазнайка Анд… Ах, вон оно что! Тот очень боялся его из-за… Из-за чего? Из-за какого-то Хитрого… Из-за чего-то, что помещалось в его кар… А что это такое? Боря стал усиленно двигать кожей лба, напрягаться, ухватывая какую-то мысль, но она все ускользала от него… Ага, у него в кармане был, был, был… Кто был? Боря взмахнул рукой, и вдруг пальцы его наткнулись на что-то длинное, холодное, выраставшее из его головы… Уши! Он крикнул, затрясся, вспомнил и рывком схватил с подоконника что-то узкое, гладкое и по привычке стал заталкивать в карман куртки. И совсем обессилел от своих мыслей или оттого, что они так перемешались, перепутались — ничего нельзя понять!

Все-таки поддался… Поддался Хитрому глазу!

Боря прислонился к стене, и потихоньку все в нем приходило в порядок, и странный туман рассеивался, и все становилось более или менее ясно: он шел в «школу с этим приборчиком, в котором была нажата новая кнопка, и…

Как же он с такими ушами выйдет на улицу, пойдет в школу?

Боря стал ощупывать уши — они были чуть не в полметра, раза в три больше, чем у Костика! Боря попробовал пригнуть их и прикрыть фуражкой, но разве спрячешь такие ушищи! Такие безобразно громадные ушищи! Да и больно их пригибать…

Ага, ничего… Все-таки уменьшаются! Уши и в самом деле медленно теряли величину, словно убирались внутрь, и Боря трогал и пробовал их до тех пор, пока уши не стали примерю) такими, какими были десять минут назад.

Вдруг Боря услышал вверху Наташкин голос:

— Хорошо, мамочка, спасибо! — И вслед за тем загудел лифт: кабина пошла вниз.

«Сейчас я тебя награжу ушами! — подумал Боря. — Такие ушки приделаю тебе — не будешь больше летать в воздухе и гнаться за мной! Стыдить перед всеми! Пусть все увидят, какая ты красивая!» И, подождав кабину, направил на нее Хитрый глаз и побежал следом. Он бежал очень быстро — лишь руки касались перил, а ноги летели над ступенями.

У второго этажа он обогнал кабину, и, когда она спустилась вниз, Боря уже ждал Наташку.

— Здорово! — Он увидел, как возле ее косичек уже заострились и уверенно росли вверх ушки. — Пойдем вместе в школу?

— Пойдем, пойдем! — Наташка хихикнула. — Я очень рада! — Она опять хихикнула, закатила глаза, завертелась на одной ноге и совсем неожиданно хлопнула себя по голове портфелем.

— Почему рада? — Боря помрачнел.

— Ты ловкий, ты энергичный, ты быстрый, ты…

— Храбрый, — вставил вдруг Боря: ему так хотелось всегда быть храбрым.

— Храбрый! — охотно повторила Наташка, и Боре очень приятно было слышать это, и он добавил:

— И ты молодец, что выменял подводную лодку, и Вова с Геной должны помочь тебе…

Она и это повторила, слово в слово!

Почище Костика…

Теперь ему бояться нечего: ребята будут делать все, что он прикажет им, и никто не посмеет поколотить его за лайнер и лодку…

Наташка всю дорогу тараторила, крутилась перед ним то на одной, то на другой ноге, вонзала в воздух свой длиннющий нос, точно хотела протаранить муху, потряхивала ушами. Ее красное пальто металось перед его глазами, и Боре было очень смешно. А потом стало жаль ее: и она это вроде, Наташка, его давняя знакомая — сколько живет он, столько и помнит ее, — и вроде совсем не она… Разве была она когда-нибудь такой глупенькой и с такими ушами?