Заброшенный полигон

Николаев Геннадий Философович

— В сельскохозяйственный. Катя — на агронома, я — на зоотехника. Катя все-все травы, все цветы знает. И цветы ее чувствуют. Подойдет к цветку, погово­рит с ним, и цветок распускается. Представляешь?

— Фокусы показывает?

— У нее биополе!

— Чепуха все это!

— Не знаю, как там у других, а у Кати точно какое-то поле — очень доброе. Вот узнаешь ее поближе, сам убедишься. Просто замечательная!

— Верю-верю, замечательная, а вот что цветок распускается — фантазия.

— Не веришь?! — воскликнул Олег, и в голосе его было столько огорчения, столько мальчишеского задора, желания немедленно

доказать правоту своих слов, что Николай рассмеялся, обнял братца за плечи.

— Ладно, ладно, пусть будет биополе, если тебя это устраивает.— Он по­молчал, играя брелоком с ключами от машины.— Отец что-то неважнецки выглядит. Просто кожа да кости.

— Дергают все время, нервы мотают. Из-за него и мама переживает. Она ведь, сам знаешь, правая рука. У нас, как отец стал председателем, вечно народ толчется, и все к ней. Это сейчас никого, потому что мама в больнице.

— Давай-ка съездим к ней, соскучился. Подарки отвезем. Я ей халат теплый купил, банку компота заграничного захватил. Ну?

— Вообще-то я сегодня забегал к ней, но ничего, поехали!

— А математику — по дороге. Преподам вам часовой курс.

— Тогда, может быть, и Катю возьмем?

— Конечно! Зови!

Николай заглянул в боковушку — бабка спала или делала вид, будто спит. Руки ее были сложены на груди, лицо спокойное, умиротворенное. Олег махнул рукой, дескать, ну ее, не трогай, и они вышли на улицу.

3

Катя появилась тотчас, как только они подъехали к ее дому. Одета она была в легкий сарафан в цветочек, на ногах — босоножки. Николая опять, как и в баб­киной боковушке, поразило лицо девушки — ясное, чистое, светящееся. На­верное, решил он, это от глаз — глаза у Кати сияли радостью, тихим восторгом, причины для которого были вокруг — безоблачное небо, теплый вечер, зеленая трава. Поражали сочетание смуглости и яркого румянца во всю щеку, большие, с голубичным отливом глаза. Хотелось бесконечно любоваться ее лицом. В городе такие аленькие цветики не расцветают, там девушки побледнее, похилее, по­искусственнее. Глядишь, еще совсем кроха, а уже и губы размалеваны, и глаза накрашены, и волосы взбиты-перевиты, а в ушах и на руках украшения, хотя и дешевые, но блестят как настоящие. Дурочки, не понимают, что навесная эта красота затеняет свою, естественную. Это камню нужна оправа, а человеческая красота хороша в естественном, натуральном виде. Ну, может быть, чуть-чуть — для городских, бледнолицых телочек...

— Прошу! — пригласил он, распахивая перед Катей переднюю дверцу.

Она села с самого краешка и, чуть поведя на Николая глазами, прикрыла дверцу так осторожно, что замок не защелкнулся. Николай, перегнувшись, каса­ясь плечом ее груди, прихлопнул дверцу и нажал на фиксирующую кнопку.

— Чтобы не выпала на ходу.

— Уже кто-то выпадывал? — спросила она.

— Да, но те не представляли никакого интереса,— ответил он.

Олег, устроившийся сзади, на середине сиденья, расхохотался и, похлопав Катю по плечу, сказал:

— А ты представляешь интерес!

— Для всего человечества,— улыбнулась и Катя.

Олег продолжал держать руку на Катином плече, и это почему-то не понрави­лось Николаю.

— Внимание! — скомандовал он.— Приготовиться к старту, застегнуть при­вязные

ремни, не курить, не обниматься, не дышать в ухо водителю!

Олег убрал руку и отодвинулся. Катя озорно посмотрела на Николая и, по-детски разведя ладони, спросила:

— А где ремни? Эти?

— Правильно мыслите, девушка. Давай помогу.

Он перегнулся, нащупал за ней висящие ремни, пристегнул, отрегулировал длину. Катя сидела, как ему казалось, ни жива ни мертва, затаив дыхание и от­вернув раскрасневшееся лицо. Олег напряженно следил за всеми этими манипу­ляциями. Николай врубил скорость и, резко дав газу, взял крутой разгон.

Они понеслись, словно от погони. Еще не выехали за деревню, а скорость — уже за сотню. Ветер запел-засвистел за стеклом. Шины подхватили мотив, завторили ветру на самой высокой ноте. Катя, щурясь, улыбалась. Олег сзади валился при резких поворотах, восхищенно охал и поправлял путавшиеся от ветра волосы.

За окном мелькнули и исчезли последние строения. Дорога пошла на подъ­ем — открылись поля, далекие перелески. Асфальт был ровен, гладок.

— Что такое геометрия? — неожиданно спросил Николай, похлопав Катю по руке, лежавшей на сиденье.

— Гео — земля, метр — мерить.

— Молодец! Пять с плюсом! А что такое синус альфа, молодой человек? — прокричал он Олегу.

Олег всунулся между Николаем и Катей и смешно закрутил головой, ожидая подсказки.

— Ну, брат, позор! Не знать, что такое синус альфа! Ты извини, будь я на месте Кати, перестал бы с тобой дружить после этого. Да, Катя?

Катя фыркнула. Олег повалился на сиденье, закатил глаза, раскрыл рот, как бы копируя бабушку. Николаю видно было в зеркальце, как он кривлялся,— семнадцать лет, а еще такой теленок! Если Олегу семнадцать, значит, и Кате — тоже... «Стоп! Господи, о чем я?!» — с каким-то сладостным страхом подумал Николай, стараясь пересилить желание дотронуться до Кати. И он давил на газ, надеясь скоростью, ветром, воем машины избавиться от наваждения. И что это в самом деле, знаком с девкой каких-то полчаса, а весь взъерошился, нацелился, готов разбиться в лепешку, лишь бы произвести впечатление. Да уже и так про­извел, разве не видно? Так какого черта! Прекрати! — ругал он себя, однако — тщетно: ему казалось, будто кожей ощущает, как она то приближается к нему при качках машины, то удаляется. Ему вдруг пришла идея взять Олега и Катю лаборантами на время испытаний. Ставку лаборанта ему дают — девяносто рублей. Разделить пополам — по полставки два-три месяца, работа посменная: заносить в журнал показания приборов, на свежем воздухе, а главное, они будут в разных сменах — Олег и Катя... Идея показалась блестящей, и он тут же, ничтоже сумняшеся, высказал ее. Катя повернулась к Олегу — тот неуверенно пожал плечами.

— Ну что, болота испугались? Эх вы, биологи! — рассмеялся Николай.

— Нет, что вы, ничего мы не испугались,— сказала Катя,— просто это так неожиданно. И что мы должны делать?

— О, пустяки! В солнечную погоду — загорать и ловить бабочек, в дождли­вую — читать книжки и пить чай с бубликами,— с серьезным видом сказал Николай.

Катя посмотрела на него искоса, прыснула от смеха. Олег тоже рассмеялся.

— Ну? Согласны на таких условиях? — улыбаясь, спросил Николай.

— Я — согласна,— сказала Катя, и обернулась к Олегу: — А ты?