Забудь меня

Истомина Елена

— А я ведь много ночей не спала, все думала, правильно ли тогда поступила, позвонив тебе. Теперь вижу, что правильно.

Я обнял маму, прижал к себе, уткнувшись носом в ее свежа покрашенные рыжим волосы.

— Спасибо. За все спасибо, мам. Я понимаю, что тебе тяжело и некомфортно. Прости за это. Но я люблю ее. Действительно люблю. Мне хорошо с ней.

— Вижу, мой хороший. Да и Марина твоя — чудная девочка. Честно. После всего случившегося, я

не ожидала, что она поступит именно так. Я надеюсь, ты не сердишься, что она ходит сюда почти каждый день?

— Да, ты, что?! Как я могу? Я бы и сам с удовольствием сюда ходил вместе с ней.

— Ну, теперь, думаю, будешь. Квартиру побольше, уже нашел?

— Загородный дом с большим двором. В нем три яблоньки, вишня и кедр большой. На новый год заместо елки наряжать будем.

— Красотааа! — блаженно вздохнула мама. — зайду как-нибудь.

— Заходи. Мы будем рады.

— Идем?

— Идем.

Мы прошли по террасе, и я замер ненадолго возле застекленных дверей. Содержание в этом пансионате обходилось нам с дядей в сто тысяч в месяц. Но не жалко. Для него не жалко.

Выглядел он куда лучше, чем я себе представлял. Не худой, лицо светлое, гладко выбритое, моложавое, как прежде. В дорогом костюме и чертовски дорогом инвалидном кресле, которое, если бы не ручки и колесики больше бы походило на дорогущее офисное.

В тот день, когда он защищал Марину, его разбил инсульт. Какое-то время, он жил у Веры, но потом, сам попросился в интернат, что б не быть ей обузой и мы нашли лучший из вариантов.

И, не поверите, этот старый хер, даже здесь не пропал и нашёл себе женщину! Одна из сиделок закреплённые за ним, на девять лет его моложе, добровольно и днюет, и ночует уже полгода в его апартаментах, вон стоит, обнимает так нежно и улыбается как самая счастливая женщина на свете.

Плюс мама навещает его ежедневно, когда не на смене, а Марина, так и вообще, каждый день! У него начались родовые схватки, к нему приехали прямо из роддома. И отмечали благополучное родоразрешение. Он не пропустил еще ни один день из жизни сына, смотря на него либо лично, либо в скайпе. Его часто навещают дочери, он плохо говорит, но тем неимение, общаться приспособился, и лишь со мной молчит и даже взглядом не удостаивает несмотря на то, что я искренне забочусь о дорогих ему людях, но для него, это видимо не аргумент к прощению за мою искреннюю любовь, к его горячо любимой девочке.

Я и сегодня не хотел идти, но он мне сам написал в чате, что приглашает на свой шестидесятилетний юбилей.

Почувствовав

мой взгляд, отец посмотрел на меня и улыбнулся мне, впервые за эти два года он мне улыбнулся. У меня аж глаза защипало как в детстве, когда он мне долгожданного щенка подарил.

Отец нажал на кнопку на подлокотнике своего кресла, подъехал к двери и сам открыл ее для меня.

— Чего с-стооо-ишь, я и так ддооолг-го тебя ждал!

Произносит старательно, волнуясь и улыбаясь, а из глаз катятся слезы.

Я крепко его обнимаю и шепчу то, что давно нужно было:

— Прости меня, папочка! Прости, что сделал больно. Но я тоже люблю ее. Очень люблю.

— Я знаю, — кивает с доброй улыбкой. — Мне время было нуже-н-ноо убедитьсяаа, что не обидишь, как я! Я ппооо-тоомм и дочкааам сам все сказаллл.

— Ты сказал??

— Яаа! — отец улыбается так озорно и счастливо, глядя на мое удивление, что мне остается лишь рассмеяться.

Я-то думал, они сами обо всем догадались, когда заявили, три месяца назад, что совсем не против, если я буду оставаться ночевать в маминой спальне. Так, дескать, удобней будет. А сами улыбаются и такими хитрющими глазенками зыркают, мол, да давно мы про все знаем, и рады за вас от души.

Да и знали, наверное! Ничего от их проницательных глазок не укроешь.

Я оставался ночевать у них, когда Сережа болел, чтобы дать Марине отдохнуть, но никогда в одной комнате с Мариной. Но они, конечно, все понимали, и им просто нужно было знать, что их любимый папочка непротив, что мы его не придаем.

Забавно, но все получилось именно так, как я и хотел, он сам поговорил с девочками, сам благословил нас. Жаль только, что благословение досталось нам ценой здоровья отца, но каждый получает то, чего заслуживает.

— Спасибо, пап, — я присел перед ним, взял дрожащее руки в свои, хотелось согреть его своим теплом.

— Тебе спасибооо, что забооотишьсяаа о них.

Папа улыбался мне, и улыбка его радовала меня не меньше Сережкиной, ей богу! Как же я его люблю! Несмотря ни на что и вопреки всему. Просто, потому, наверное, что я частичка его тела, а он — моей души.

Мы с полминуты просто смотрели друг другу в глаза, говоря обо всем молча, стука наших родных сердец сейчас было достаточно.

— Ттоолькоо не обижай ее. Прооошууу, — тихо прошептали его губы.

— Никогда. Обещаю! — ответил, утирая слезинку, катящуюся по его правой щеке.

Конец