Забудь о прошлом
Шрифт:
— Теперь мы имеем о них некоторое представление. Понятно, что это стабилизировавшееся, остановившее ход истории, так сказать, законсервировавшееся общество. Каковы причины этой консервации, исходный стимул, идеология, пока сказать нельзя, это может быть что угодно, от порочной модели общественного развития до религиозного учения. Для того, чтобы об этом судить, у нас мало данных. Эра Единства… Это тоже можно толковать по-разному. В сущности, у нас, на Земле, тоже начало эры единства, если под этим понимать общепланетное объединение. Но можно полагать и что-то совсем другое. В весьма широком диапазоне. Вплоть до того,
— Значит, мы будем пугать их консервным ножом? — сказал Патрик. — А как это должно выглядеть на практике? Не в виде же оркестров, исполняющих Бетховена или Моцарта?
— Я думаю, мы преподнесем им другой сюрприз. Земля — перенаселенная планета… Если твоя теория о том, что они нас навещали в позапрошлом веке, верна, это сыграет нам на руку, тогда население действительно росло катастрофически… Итак, Земля перенаселена, ей нужны колонии, много колоний. А Палевая почти пуста, и в то же время экологически она в полном порядке. Более того, застроена и освоена. Сколько на ней брошенных городов? Несколько десятков? Что может быть удобнее для колонизации? Мы обратимся к ним и попросим разрешения высадить колонистов на покинутые ими территории. Попросим — но и проявим некоторую твердость. Главное, как вы понимаете, вступить в переговоры. Если нам удастся завязать переговоры…
— Мы их обдурим, — выпалил Патрик.
— Не обязательно. Мы дадим им соответствующие гарантии. Завтра я отправлюсь в ВОКИ… Это Всемирная Организация Космических Исследований, — пояснил он, обращаясь к Поэту, — и попробую добиться у них полномочий на подписание документа или договора…
— Что мы оставим их в покое? А если ВОКИ не согласится?
— Тогда придется придумать что-то другое.
— А если они нас обманут? — спросил Патрик. — Или просто упрутся? Я имею в виду палевиан.
— Там увидим. Главное — присутствие на легальном, так сказать, основании. И потом, я надеюсь, что Маран и сам нам поможет.
— Это как же? — спросил Патрик.
Тигран повернулся к Поэту.
— Скажи мне, пожалуйста… И ты, Дан, ты ведь тоже хорошо знаешь Марана. Что он, по-вашему, там делает? Мог ли он скиснуть? Ну как в Дернии. Конечно, о классической схеме речи нет… Это у нас в Разведке термин такой, — усмехнулся он, увидев недоумение Поэта. — Классическая схема это вино и женщины, в данном случае, как я понимаю, она отпадает, но можно просто лежать на койке и глядеть в потолок. Как вы считаете?.. Учтите, я не думаю, чтобы его держали в наручниках и в камере, да и вообще взаперти, это не только бессмысленно, но и нецелесообразно, им ведь нужен заложник живой и здоровый. Так что он делает? А, Дан?
— Работает, — ответил Дан мгновенно.
— Без аппаратуры? —
— Главный инструмент Марана это голова, а она всегда при нем, — бросил Дан снисходительно.
— Поэт?
— Пока есть загадки, которые надо разгадывать, — усмехнулся тот, — за Марана бояться не приходится.
— Так. И я того же мнения, — сказал Тигран. — Значит, что-то он сделает и сам. Ну что ж, все свободны. Встретимся завтра, во второй половине дня.
— В сущности, — сказал Патрик, поднимаясь, — ВОКИ сам во всем виноват. Со своей дурацкой установкой на контакт и комплектацией экспедиции. Они не должны отказать. Хотя, конечно… Они не любят необратимых поступков.
— Кто же их любит? — спросил Дан.
— Нда. Ну поглядим. До завтра, шеф. Ни пуха, ни пера!
— К черту! — сказал Железный Тигран хмуро.
Толкнув дверь номера, Дан услышал тихие женские голоса и сразу напрягся. Он беззвучно сделал пару шагов по прихожей и остановился, не дойдя до открытой двери в гостиную. В кресле напротив Ники спиной к нему сидела… Он увидел лишь волну черных волос, но догадался сразу… Только этого ему и не хватало для полного счастья!
— Проходи, — сказал он, пропуская Поэта вперед.
Ника, угадав его растерянность, взяла церемонию знакомства на себя, и Дан имел удовольствие видеть, как Поэт с безупречной земной светскостью целует Наи руку. Затем он повторил ту же операцию с Никой, и Дан не мог машинально не отметить, что у него самого это получается куда менее непринужденно.
— Я очень рада наконец видеть тебя воочью, — сказала Наи. — Я столько слышала о тебе. И тебя.
— Меня?
— У меня есть запись почти ста твоих песен.
— У самого столько нет, — удивился Поэт.
Разговор шел на бакнианском, но когда Дан несмело приблизился, Наи перешла на интер.
— Рада видеть тебя в добром здравии, Дан, — сказала она, протягивая руку.
И все. Самообладание у нее было удивительное, голос не дрогнул, на пожатие она ответила твердо. Если б Дан не помнил взгляд, которым она смотрела на Марана в тот прощальный вечер, он подумал бы, что… Он и теперь чуть не поверил в ее безмятежное спокойствие… Поэт тем временем уже спрашивал:
— Арт-историк? А кто это? Тот, кто изучает историю искусств?
— Не совсем. Арт-история восстанавливает или дополняет исторические факты на основе произведений искусства.
— Но ведь искусство не следует жизни буквально, — возразил Поэт. — Во всяком случае, истинное искусство.
— Да. И тем не менее оно дает понимание этой жизни. Книга Мастера рассказала мне о Великой войне больше, чем «История» Лана, хотя и та хороша.
Произнеся имя Лана, она посерьезнела, и Поэт сразу насторожился.
— Ты с Мараном знакома? — спросил он вдруг.
— Да.
Она ничего не добавила, промолчал и Поэт, и она сразу встала.
— Пойду к папе, пока у него никого нет. Я, в отличие от вас, к нему на прием еще не попала. Приехала утром, а вы уже заперлись.
Она улыбнулась и быстро пошла к выходу. Дан нагнал ее, открыл дверь, и когда она уже перешагнула порог, выпалил:
— Прости меня.
И покраснел. Она вздрогнула и приостановилась, словно собираясь заговорить, но промолчала. Только бросила на него умоляющий взгляд. Умоляющий — о чем? И ушла.