Забудь обо мне
Шрифт:
— Алиска, ты дура?! — громко и совсем не шифруясь шипит Танян.
Она помнит Марка. Не очень помню, когда, но пару раз они пересекались, когда я брала Танян на дачу.
— Вот это ого-го! — Юля облизывается, как будто этот подарок судьбы собирается упасть ей в руки. — Такой когда трахать будет — хоть бы не треснуть пополам.
— Что ты несешь? — машу на нее и неудачно теряю равновесие, заваливаясь на бок.
Чувствую, что в последний момент меня под подмышки хватают сильные руки и буквально
За широкой «лодочкой» воротника хорошо видны крепкие ключи и черные линии татуировок. Я помню, что правая переходит в страшный череп с клыками и провалами в глазницах, в которых сидят вороны.
И при этом Бармаглот пахнет чуть-чуть увядшими ирисами, приправленными чем-то очень колким и острым. Вот как ему это удается? Под костюм носит аромат альфа-самца, а под пацанскую футболку и косуху — аромат интеллигента времен Евгения Онегина? Что, блин, у него в голове?! Кто так вообще делает?!
— Я же сказал, чтобы больше не пила, — рычит где-то у меня над головой.
Наверняка у него и глазища сейчас злые.
Жаль, что не увидеть: я и трезвая-то смотрю на него с трудом, потому что вымахал, детинушка — как в русских народных сказках. А сейчас у меня просто закружится голова.
— Это мое, — быстро находится Танян, притягивая мой коктейль на свою сторону стола. — Привет!
— Привет, — сдержано здоровается Бармаглот. Подтягивает меня к себе, удерживая одной рукой. Другой достает кошелек и кладет на стол пару купюр. — Я заберу эту пьянь, девушки, потому что ей уже точно хватит.
— Сам ты пьянь, — ворчу я, но вырываться все равно не планирую.
В таких ручищах это просто невозможно. Да и не хочется, потому что у него в охапке безопасно и спокойно, даже если Марк обязательно вынесет мне мозг нравоучительной речью.
Меня неприятно скручивает от внезапного головокружения.
Наклоняюсь, что есть силы поджимаю губы и стараюсь дышать носом.
Или как там правильно?
Господи, зачем я столько выпила?
Сегодня какой день? Мне хоть завтра не на работу?
— Меня сейчас стошнит вам на кроссовки, — предупреждаю на всякий случай, когда Марк буквально выносит меня на улицу и пытается прислонить к машине, как какую-нибудь швабру. — Или на эту модную футболку.
— Вперед, — ворчит он, открывает машину и буквально как маленькую укладывает на заднее сиденье. — Заяц, ну вот нахера столько пить? Утром же умирать будешь.
— Хочешь меня? — Что он только что вообще сказал? Какое, нафиг, утро?
— Прости, Зай, но сейчас ты не то, что не секси, но даже не Лолита.
— Иди ты в жопу, Гумберт!
Хорошо, что меня выключает до того, как успеваю сказать, что я готова с ним переспать.
Так, для настроения.
[1] Речь идет
Глава двадцать пятая: Сумасшедшая
Я открываю глаза от острой неприятной боли во лбу.
Чувствую себя так, словно на мне всю ночь жарили яичницу, она подгорала, и потом все это соскребали железной лопаткой.
Меня вчера тошнило? Что я вообще вчера несла?
Еле ворочаю языком во рту, приподнимаюсь на локтях и выдыхаю, когда на прикроватной тумбочке замечаю стакан с минералкой и новенький нетронутый тюбик энтеросгеля.
Кровать подо мной просто огромная, постельное белье черное с серым и приятно хрустит чистотой. Только вот на соседней подушке все равно знакомый мне запах острых, как бритва, ирисов.
Набираюсь смелости и, пожелав себе удачи, приподнимаю покрывало. На мне трусики и лифчик, все красивое, с кружевами, я же собиралась покорять мужчину своей мечты. А оказалась во всей этой новенькой красоте в кровати Бармаглота. Пьяная. В хлам.
Когда-нибудь я буду рассказывать внукам, что была той еще шалуньей в молодости.
Я выдавливаю порцию геля в ложку, проглатываю, стараясь не думать о том, что на вкус это как силикатный клей, быстро запиваю водой и снова лезу под одеяло. С головой. Потому что стыдно.
Когда открываю глаза в следующий раз, в комнате до сих пор никого нет, и я даже не знаю, который час, потому что жалюзи плотно закрыты и в доме вообще ни звука. Но, по крайней мере, в этот раз на моей бедной головушке ничего не жарили, разве что подогревали тот несчастный подгоревший омлет.
Хотя, какие-то звуки я все-таки слышу.
Голос Бармаглота. Где-то за закрытой дверью. Что говорит — не разобрать, но явно старается сдерживаться, то и дело рыкая на кого-то на том конце связи.
На тумбе — новая порция воды и поджаренный ломтик белого хлеба.
Съедаю все и даже еще порцию геля.
Марк прекращает отчитывать кого-то по телефону, выдыхает — и заходит в комнату.
Вернее, открывает дверь, но так и остается стоять в пороге, опираясь плечом на дверной косяк.
В спортивной расстёгнутой кофте с логотипом «Найк» и темных штанах того же бренда.
Губы плотно сжаты.
Взгляд злой с прищуром.
Здоровенные ручищи скрещены на груди.
— У нас был секс? — сразу спрашиваю я.
Он щурится еще сильнее.
Моя глупая голова, увы, в этот ответственный момент вдруг осознает, что именно так должна была выглядеть та знаменитая сцена из «Оттенков». И Грей должен быть вот такой — чтобы одним взглядом отхлестал как ремнем.
За темными ресницами его серебряные глаза кажутся каким-то демоническими.