Забвение пахнет корицей
Шрифт:
На другое утро, после почти бессонной ночи, я в одиночестве сную по кондитерской и как раз успеваю задвинуть в духовку противень с сахарным печеньем, когда в стекло входной двери стучатся. Я бросаю на плиту рукавицы-прихватки, устанавливаю таймер, отряхиваю руки о фартук и смотрю на часы – 5:35 утра. Двадцать пять минут до открытия.
Я спешу через кухню в зал и сквозь вращающуюся дверь различаю Мэтта. Он прижимается лицом к стеклу и, держа ладонь козырьком, вглядывается внутрь. Увидев
– Мэтт, мы еще закрыты, – говорю я, отперев три замка и приоткрывая дверь. – Я хочу сказать, заходи, конечно, но придется подождать, кофе еще не готов, и…
– Нет, нет, я пришел не из-за кофе, – останавливает меня Мэтт. Помолчав, он добавляет: – Но, если ты поторопишься, чашечку выпью.
– Ох! – Я снова гляжу на часы – Ну хорошо, ладно.
В конце концов, на то, чтобы смолоть зерна, закинуть их в кофеварку и нажать кнопку, уйдет пара минут, не больше.
Я спешу проделать все эти операции, не выпуская из головы все, что еще нужно сделать до открытия кафе. Мэтт тоже проходит на кухню и закрывает за собой дверь.
– Хоуп, я пришел узнать, что ты собираешься делать, – говорит Мэтт, пока кофеварка, бурля и скворча, выплевывает первые капли напитка.
На миг я застываю, не понимая, как он узнал о том, что сказала Мами, но потом соображаю, что речь идет о кондитерской и банке, который, видимо, готов начать процедуру конфискации. У меня обрывается сердце.
– Не знаю, Мэтт, – сухо отвечаю я, не оглядываясь на него и делая вид, что очень занята приготовлением кофе. – У меня не было ни минутки этим заняться.
Одним словом, ухожу в глухую несознанку, уклоняюсь от исполнения обязательств. Вот такой у меня способ справляться с трудностями – я прячу голову в песок и дожидаюсь, пока буря пройдет стороной. Иногда срабатывает. Но чаще песчинки просто слепят мне глаза.
– Хоуп, – начинает Мэтт. Со вздохом качаю головой.
– Послушай, Мэтт, если ты пришел уговаривать меня продать кондитерскую этим твоим инвесторам, я уже тебе сказала, что пока не решила, что буду делать, и не готова еще…
Мэтт не дает мне закончить.
– Смотри, как бы не было поздно, – сурово говорит он. – Нам необходимо об этом потолковать.
Наконец я поворачиваюсь. Он стоит у прилавка, облокотившись.
– Ладно. – Грудь сдавило, дышать тяжело.
Мэтт выдерживает паузу, стряхивает с лацкана невидимую пылинку. Потом прочищает горло. Запах кофе уже разносится в воздухе, и, поскольку Мэтт заставляет меня нервничать, я снова отворачиваюсь и нахожу себе занятие: наливаю в чашку кофе, не дожидаясь, пока кофеварка закончит цикл. Добавляю сливки, сахар и размешиваю. Сдержанно кивнув, он принимает чашку у меня из рук.
– Я попробую уговорить инвесторов взять тебя в партнеры, – заявляет он наконец. – Если кондитерская их вообще заинтересует, дело
– В партнеры? – переспрашиваю я. Незачем говорить ему, как это обидно – слышать, как он, будто подарок, предлагает мне долю в бизнесе моей собственной семьи. – Значит ли это, что мне придется изыскать деньги и выплачивать процент от банковской сделки?
– И да, и нет, – загадочно бросает Мэтт.
– Потому что у меня нет этих денег, Мэтт.
– Я знаю.
Уставившись на него, я жду продолжения. Он снова прокашливается.
– Что если бы ты взяла эти деньги взаймы у меня? У меня глаза лезут на лоб.
– Что?
– Это чисто деловое предложение, Хоуп, – спешит он. – Я хочу сказать, я могу взять кредит. И мы могли бы войти в долю, скажем, семьдесят пять на двадцать пять. Семьдесят пять процентов – твоя доля, двадцать пять – моя. И ты просто будешь выплачивать мне ежемесячно сколько сможешь. Мы смогли бы сохранить часть кондитерской для твоей семьи…
– Не могу, – говорю я, даже не дав себе шанса обдумать его предложение. Невидимые нити, протянувшиеся от него, грозят меня удушить. К тому же мысль о том, что Мэтт станет совладельцем кондитерской, претит мне даже больше, чем перспектива уступить львиную долю чужакам. – Мэтт, спасибо тебе, это очень любезно, но я вряд ли смогу…
– Хоуп, я лишь прошу тебя подумать об этом, – спешит высказаться Мэтт. – Это ведь сущая чепуха. Деньги у меня есть. Я искал, во что бы их вложить, а твое заведение в городе известно. Я уверен, ты вскоре уладишь свои дела, и…
Голос у него дрожит, он смотрит на меня с надеждой.
– Мэтт, это много для меня значит, – мягко произношу я. – Но я понимаю, как называется то, что ты делаешь.
– Как?
– Благотворительность. – Я набираю в грудь воздуха. – Ты мне сочувствуешь. И я ценю это, Мэтт, поверь. Но просто – я не нуждаюсь в твоей жалости.
– Ты не… – начинает он, но я снова перебиваю:
– Слушай, я либо утону, либо выплыву самостоятельно, понятно? – Умолкнув, я хватаю ртом воздух, пытаясь понять, правильно ли поступаю. – Вполне допускаю, что утону. Возможно, я все потеряю. А может, инвесторы и вовсе не заинтересуются моей кондитерской. Но если… что ж, значит, так тому и быть.
Мэтт сидит с опрокинутым лицом. Несколько раз он барабанит пальцами по прилавку.
– Знаешь, Хоуп, а ты не такая, – говорит он наконец.
– Не такая?
– Не такая, как раньше, – поясняет Мэтт. – Тогда, в школе, ты ни за что не позволила бы себя одолеть. Ты не сдавалась, ты держала удар. Вот это мне в тебе больше всего и нравилось.
Я молчу и ничего не отвечаю. В горле ком.
– А сейчас ты сложила лапки и готова сдаться, – продолжает он. Он не глядит мне в глаза. – Я просто… я думал, ты по-другому к этому отнесешься. А ты как будто смирилась.