Забвению не подлежит

Яцовскис Евсей Яковлевич

Кое-кто считал меня погибшим, многих и я не чаял увидеть…

В одном из бараков поселка заседала мандатная комиссия дивизии, члены которой подробно расспрашивали каждого прибывшего о его прежней работе, военной подготовке, боевом опыте, а врачи дотошно проверяли состояние здоровья. Нередко перед комиссией одновременно представали отец и сын, братья (Станкусы, Матулёнисы, Вайткусы), брат и сестра, группы односельчан.

Мне, прибывшему с назначением, мандатную комиссию проходить не понадобилось, и я сразу представился исполнявшему обязанности начальника Особого отдела дивизии младшему лейтенанту госбезопасности Йонасу Чебялису.

Познакомились. О моем назначении

он уже знал и ждал моего приезда — следователя уже ждали возбужденные уголовные дела, которые было необходимо в срочном порядке закончить. Первое впечатление о начальнике — умный, очень спокойный, доброжелательный человек.

В отделе застал своих друзей по 179-й стрелковой дивизии С. Валайтиса, М. Гольдаса и К. Пятраускаса, которые охотно поделились новостями и прежде всего, конечно, рассказали мне о начальнике. Со времен первой мировой войны Чебялис жил в России, участвовал в гражданской войне, в партию вступил в 1919 году, старый чекист — работал под руководством Ф. Э. Дзержинского и не без гордости об этом часто вспоминает. По-литовски почти не говорит — забыл. Последнее время работал преподавателем в школе НКВД, и некоторые его бывшие ученики теперь сотрудники нашего отдела, молодые ребята, еще совсем зеленые — без практики, без опыта работы.

Навестил комиссара дивизии полкового комиссара Йонаса Мацияускаса, с которым не так давно простились на Калининском фронте, когда он уезжал из 179-й стрелковой дивизии. Комиссар рассказал некоторые подробности, относящиеся к формированию литовского национального войскового соединения. Постановление о создании нашей дивизии было принято Государственным Комитетом Обороны СССР 18 декабря 1941 года. В дивизию направлялись годные к военной службе жители Литвы, успевшие эвакуироваться в глубь страны, а также литовцы — уроженцы и постоянные жители сел Байсогала, Шедува, Ромува Новосибирской области, литовской деревни Черная Падина Саратовской области, населенных пунктов Руднянского района Смоленской области и ряда других местностей Советского Союза. Кроме того, в ряды дивизии влились военнослужащие бывшего литовского 29-го стрелкового территориального корпуса.

В дивизию добровольно пришли многие молодые женщины и девушки. Всего в частях и подразделениях проходила службу 171 патриотка — врачи, медицинские сестры и санитарки, поварихи, телефонистки и радистки, снайперы и пулеметчицы. Своим добросовестным отношением к порученному делу, бесстрашием и самоотверженностью они заслужили всеобщее уважение… Разговор о подвигах наших отважных фронтовых подруг еще впереди.

Командиром дивизии был назначен комбриг (с 3 мая 1942 г. генерал-майор) Феликсас Балтушис-Жямайтис — коммунист старой гвардии, боровшийся еще в 1918–1919 годах за Советскую власть в Литве. В те суровые годы он командовал легендарным Жямайтским полком, получившим свое название по месту формирования — в Жямайтии — западной части Литвы. Впоследствии Ф. Балтушис-Жямайтис дрался с врагами революций на фронтах гражданской войны, а в мирное время принимал участие в подготовке военных кадров для Красной Армии — преподавал в академии имени М. В. Фрунзе. Летом 1940 года, когда трудящиеся Литвы взяли власть в свои руки, Ф. Балтушис-Жямайтис вернулся в родные края и был назначен командующим литовской Народной армией.

В первых числах апреля к нам прибыл назначенный начальником Особого отдела НКВД дивизии полковник Ю. Барташюнас. Это он возглавлял Особый отдел НКВД литовского 29-го стрелкового территориального корпуса в Вильнюсе, а позже на фронте.

Увидев меня, удивился:

— Ты ли это, Яцовскис?

— Так точно!

— Долго выходил из окружения?

— Если

считать с 22 августа, то на пятые сутки пробились к своим.

— Счастливчик! Нашей группе две недели пришлось скитаться по немецким тылам.

Барташюнас пользовался большим уважением и любовью сослуживцев. Нам многое было известно о славном прошлом полковника. Старый большевик, он активно участвовал в Великой Октябрьской социалистической революции, воевал на фронтах гражданской войны, долгое время служил в пограничных войсках. Еще в Вильнюсе он нам, молодым чекистам, рассказывал о своей службе в гарнизоне Кремля в составе взвода латышских красных стрелков, о беседах с вождем революции В. И. Лениным.

Вместе с Барташюнасом приехал мой бывший начальник по Особому отделу 179-й стрелковой дивизии В. Крестьяновас, который получил назначение на должность старшего оперуполномоченного. Й. Чебялис стал теперь заместителем начальника отдела.

На работу в отдел были направлены чекисты Костас Редецкас, Йонас Юргайтис, Юозас Юодишюс, Викторас Балькявичюс, Юлюс Канишаускас — все они в прошлом активные участники революционного движения в Литве, коммунисты-подпольщики. Комплектование отдела оперативным составом в основном было закончено в середине марта 1942 года. Были подобраны также бойцы взвода охраны отдела, среди них и мой школьный товарищ Г. Йоэльсас — не зря Нарком внутренних дел Литвы А. Гузявичюс в Москве записал себе его адрес — он позаботился, чтобы Йоэльсас из Самарканда был направлен на службу в Литовскую дивизию.

3 марта получил от брата Александра коротенькую открытку: «Здоров, настроение хорошее, вскоре выезжаю на фронт. Заботься о родителях… До свидания… До встречи после Победы!..»

Как только закончил читать, вызвал полковник Барташюнас. Вопрос начальника был для меня неожиданным:

— Знаешь ли кого-нибудь по фамилии Розенбергас?

Я рассказал, что у моего отца был товарищ по Вильнюсскому учительскому институту по фамилии Розенбергас, который до начала войны проживал в Каунасе и нас изредка навещал. С другим Розенбергасом мне довелось служить в одной роте в 9-м пехотном полку бывшей литовской армии. В последний раз я видел этого бойца в медсанбате под Великими Луками 24 августа 1941 года. Он был ранен, видимо, и погиб в окружении. Никого другого по фамилии Розенбергас я не знал.

Барташюнас улыбнулся:

— Выходит, что он правду говорит.

— Кто говорит?

Да это же твой сослуживец Розенбергас! Он заявил, что встретил тебя в окружении и ты спас ему жизнь! На днях его к нам откомандировали для дальнейшего прохождения службы.

Оставив все дела, я пошел в помещение, где проходили карантин вновь прибывающие в дивизию. Розенбергас сидел на койке спиной к двери, что-то усердно зашивал и моего прихода в комнату не заметил. Я его сзади энергично хлопнул по плечу, и он повернулся ко мне лицом. Какое-то мгновение смотрел на меня безразличным взглядом, но вдруг как ужаленный подскочил, крикнул «жив!», и мы обнялись.

Проговорили тогда с ним до полуночи. Розенбергас со всеми подробностями рассказал, как гитлеровцы захватили медсанбат, как наши военные медики в лагере для военнопленных самоотверженно продолжали выхаживать раненых красноармейцев, в том числе и его — Розенбергаса. Был он по природе здоровый, крепкий и понемногу начал поправляться — рана зарубцевалась, вернулась силенка. И тогда он начал подумывать о побеге. Лагерь был временный, обнесенный забором из колючей проволоки со сторожевыми вышками по углам. Бежали они ночью втроем. Одного стража застрелила, а Розенбергасу и еще одному красноармейцу удалось скрыться в лесу.