Забвению не подлежит
Шрифт:
«…В полках продолжается интенсивная боевая подготовка. Учебные стрельбы показали хорошую выучку личного состава. Знаменательно, что артиллеристы упражняются в стрельбе, используя в качестве мишеней немецкие танки, подбитые в окрестностях Тулы в конце 1941 года…
Были организованы занятия по стрельбе и для работников штаба дивизии, в которых также участвовали сотрудники Особого отдела. Упражнялись из личного оружия и автомата системы ППШ. Условия стрельбы из автомата: 4 одиночных выстрела; положение лежа без упора; дистанция 150 метров; грудная мишень — 12 кругов;
Лучше всех (33 очка) стрелял командир дивизии генерал-майор Ф. Балтушис-Жямайтис. Второе место занял майор П. Саргялис — 32 очка. Я выбил 31 очко, оказался третьим, вызвал удивление у кадровых командиров и заслужил похвалу комдива:
— Берите пример с чекистов, как надо стрелять!
Для меня самого этот мой успех не был неожиданным. Во время срочной службы в 1-й стрелковой велосипедной роте 9-го пехотного полка литовской армии неплохо овладел искусством стрельбы, и мне даже был предоставлен отпуск в порядке поощрения за меткость во время полковых упражнений — из 60 возможных я тогда выбил 58 очков».
«…За героизм, стойкость, дисциплину и организованность, проявленные в боях против гитлеровских захватчиков, 201-я латышская стрелковая дивизия преобразована в 43-ю гвардейскую латышскую стрелковую дивизию с вручением гвардейского Знамени! Центральный Комитет Компартии Литвы и правительство Литовской ССР сердечно поздравили братьев латышей с этой высокой и заслуженной оценкой их боевых подвигов. Вот с кого нам предстоит брать пример!
Немало литовских бойцов нашей дивизии принимало участие в 1941 году в сражениях под Москвой в составе латышской стрелковой дивизии. Среди них был старшина взвода охраны отдела Йонас Андрюшкявичюс, для которого это сообщение было особенно приятно. Он радостно повторял:
— И наши боевые дела у Наро-Фоминска отмечены!»
«…Вернулся из деревни Ломинцево Щекинского района, где расположен 156-й стрелковый полк, и на своем рабочем столе нашел два письма, полученные по адресу нашей новой полевой почтовой станции № 1985. Пишут жена и сестра. Любой фронтовик поймет, какая это радость!»
По службе у меня под Тулой была относительная передышка — сложных происшествий не было. В выдавшееся свободное время я много рисовал, особенно удавались дружеские шаржи на своих товарищей по работе. Пользовался при этом мягким карандашом или углем, реже акварелью, тушью. Лучше всего, по-моему, удалось передать наиболее характерные черты Владаса Крестьяноваса, Ромаса Целковаса, Пранаса Лепы и Стасиса Валайтиса. Неплохо получились шаржи на Юозаса Барташюнаса и прокурора дивизии Михаила Мицкевича, но не дерзнул им тогда показать — думал, что могут не понять и, чего доброго, обидятся…
Только в 1970 году, поздравляя генерал-майора Ю. Барташюнаса с 75-летием со дня рождения, решился преподнести юбиляру нарисованный во время войны шарж. Он принял его как самый дорогой подарок. Не обиделся на такой же подарок и М. Мицкевич.
В Ясной Поляне довелось исполнять поручения, которые со следственной работой ничего общего не имели. Вызвав меня, Ю. Барташюнас
— Ты был связным у товарища Снечкуса?
— Было такое — в Каунасе, в подполье.
Тогда начальник сообщил, что в дивизию приезжают А. Снечкус, Ю. Палецкис и М. Гядвилас, и поручил мне Сопровождать гостей.
Это было второе по счету посещение руководящими деятелями республики нашего соединения. Раньше они приезжали в Горьковскую область и присутствовали 1 мая 1942 года на торжественной церемонии принятия воинами дивизии присяги на верность Родине.
Вместе с заместителем командира дивизии генерал-майором В. Карвялисом гости в течение трех суток побывали в полках, беседовали с красноармейцами, командирами, у села Угрюмово наблюдали за тактическими учениями воинов 249-го стрелкового полка. Питались они вместе со всеми из полевых кухонь, спали в палатках.
Помимо своих непосредственных обязанностей «адъютанта» я еще стал и «фотокорреспондентом» — подаренный отцом ФЭД запечатлел немало интересных моментов пребывания руководителей республики в частях дивизии.
В последний вечер перед отъездом А. Снечкус мне сообщил, что от брата и всей группы, заброшенной в тыл врага, нет никаких вестей…
Уснул в ту ночь поздно. Тревожные мысли о брате все время терзали, не давали покоя. Но спать пришлось недолго — перед рассветом меня разбудил заместитель начальника отдела Й. Чебялис:
— Только что сообщили — в 156-м полку ЧП: диверсанты напали на наш патруль — одного красноармейца убили, второго ранили. Надо срочно ехать на место. С тобой поедет следователь прокуратуры Сюндюков — за ним уже послана машина.
С Федором Сюндюковым мне уже приходилось расследовать не одно происшествие, и я был очень доволен таким коллегой. К тому времени Федор уже был опытным юристом, лучше меня разбирался в тонкостях криминалистики, и я многому у него учился. Да и как человек он был приятный, доброжелательный, и я с ним быстро подружился.
Когда мы прибыли в полк, нам сообщили следующие отправные данные о происшествии.
После полуночи вблизи расположения 156-го стрелкового полка раздались выстрелы. Прибывший патруль обнаружил убитого красноармейца 7-й стрелковой роты Феофана Смирнова. Рядом с ним лежал без сознания раненый рядовой той же роты Иван Яшин. Придя в себя, он рассказал, что во время патрулирования на них напали какие-то неизвестные лица и открыли огонь из автоматов.
Место происшествия — лужайка среди кустарника, около развилки проселочных дорог. Рядом пруд.
Самым тщательным образом — сантиметр за сантиметром обследовали все кругом. Обнаружили свежесвернутую неприкуренную самокрутку, кисет с махоркой, две винтовочные выстреленные гильзы, воткнутую в землю колышек-рогатку, влажный простреленный чехол от фляги, винтовку убитого красноармейца. Однако винтовки Яшина нигде не было, и наши поиски никаких результатов не давали.
— Исчезла, как в воду канула, — посетовал кто-то из наших помощников, и эти слова натолкнули Сюндюкова на мысль:
— Ну-ка, давайте действительно поищем в воде!