Забытая Беларусь
Шрифт:
Беларуский писатель Леонид Матусевич в статье «Сталинизм в Беларуси» («Аналитическая газета «Секретные исследования», № 8, 2006) писал:
«В 1930 органами ОГПУ была «раскрыта национально-демократическая, контрреволюционная антисоветская организация», которая получила название «Союз освобождения Белоруссии» (СОБ). По делу СОБ было арестовано 108 человек, среди них академики Белорусской Академии наук (БАН) В. Ластовский, Я. Лесик, С. Некрашевич, нарком земледелия БССР Д. Прищепов, нарком народного образования БССР А. Балицкий, писатели М. Горецкнй, В. Дубовка, Е. Пуща и другие.
(Всего
... Руководящая верхушка не доверяла партийным комитетам и организациям. Время от времени в партии проводились так называемые чистки. Во время партийной чистки 1933 г. численность КП(б)Б сократилась с 65.040 до 37.909 человек. В результате массовых чисток и террора КП(б)Б потеряла к 1938 году 40 % своего состава.
В первом квартале 1933 г. в БССР к высшей мере наказания и к 10 годам тюремного заключения были приговорены более 5,5 тысяч человек. Только «тройки» НКВД БССР в 1935 году осудили 8.074 человек, а в 1936 — 12.371. «Агенты вражеских разведок», «отрабатывающие западные деньги», были везде, от колхозов до ЦК КП(б)Б.
Сталин не щадил и своих палачей — работников ОГПУ-НКВД. В 1939 году был осужден к высшей мере наказания ряд ответственных работников Наркомата внутренних дел БССР, в том числе пять председателей ОГПУ-НКВД Белоруссии, которые занимали этот пост в БССР в разное время: Б. Берман, Л. Заковский, И. Леплевский, А. Наседкин, Р. Рапопорт, некоторые их заместители.
В июне 1937 года состоялся XVI съезд КП(б)Б. Доведенный на этом съезде до отчаяния надуманными безжалостными нападками Председатель Центрального Исполнительного Комитета БССР с 1920 года А. Червяков застрелился в своем кабинете.
29 июня 1937 состоялся III Пленум ЦК КП(б)Б, который сыграл в истории Беларуси роль своеобразного детонатора. В республике начались повальные репрессии. С середины 1937 года и до июля 1938 года было арестовано (...) 40 наркомов и их заместителей, 179 руководящих работников советского и хозяйственного аппарата, 1 академик, 25 ученых, 49 преподавателей ВУЗов, 23 работника ЦК КП(б)Б, 16 работников Совнаркома, в том числе был арестован в Москве и председатель СНК БССР Н. Гололед, который во время следствия покончил с собой, выбросился из окна здания НКВД БССР».
Вся эта вакханалия арестов и самоубийств, конечно, создавала определенный «мотив Эпохи». И нельзя отделять Янку Купалу от этой вакханалии, тем более что ранее он уже пытался покончить с собой, когда был арестован по липовому делу «Союза освобождения Беларуси». Но обстоятельства его гибели в московской гостинице бесспорно доказывают, что речь не идет о самоубийстве: у поэта не было для этого ни личных мотивов, ни политических — аналогичных мотивам Гололеда или Червякова.
Такие люди, как Колас, Купала, Михоэлс, были столь знаковыми фигурами для национальной культуры, что их арест означал бы открытое удушение всего национального в беларуском, еврейском и прочем самосознании населения окраин СССР. Поэтому их ликвидацию осуществляли иначе: сотрудники МГБ убили Михоэлса, но его, якобы погибшего от несчастного случая, хоронили со всеми почестями. Точно так произошло и с Я. Купалой.
О причастности МГБ к убийству Михоэлса стало известно из рассекреченных документов. Но о причастности НКВД к смерти Купалы пока нет официальных сведений, ибо ФСБ России не передала Беларуси
Мнения криминалистов
А теперь давайте вместе посмотрим на обстоятельства смерти поэта.
Официальная советская версия (которая до сих пор считается официальной и в Беларуси) утверждает, что Янка Купала покончил жизнь самоубийством, бросившись в пролет лестничной клетки гостиницы «Москва». Однако любой криминалист эту назойливо навязываемую (что уже подозрительно) «версию» опровергнет хотя бы на следующих трех основаниях:
1. Янка Купала в веселом и бодром настроении сказал своим друзьям в гостиничном номере, что «надо кое с кем переговорить» и что «он через минуту вернется». Так самоубийцы себя не ведут. К тому же на следующий день ему надо было выступать по радио с воззванием к беларусам в оккупированной БССР и еще надо было получить гонорар за свою книгу.
Кто этот «кое-кто», с кем хотел за дверями поговорить Купала, — загадка по сей день. Очевидно, это и есть его убийца (или убийцы). Этот «некто» потому и не стал заходить в номер поэта, чтобы гости не смогли его увидеть и потом опознать. Такая скрытность этого «некто» уже кажется, по крайней мере, неестественной для нормального знакомого Купалы. Но вполне естественной для сотрудников спецслужб.
2. Самоубийцы оставляют записки, в которых раскрывают смысл своего акта. Как это сделал, например, Сергей Есенин (хотя его предсмертную записку и оспаривает ряд российских историков). Для поэта самоубийство является поэтическим актом, без посмертной записки в стихах не кончал счеты с жизнью ни один поэт. В случае с Янкой Купалой не только не было никаких посмертных записок, но он даже своим друзьям не намекнул, что «будет кончать с жизнью». В том числе не может быть в данном случае и политического самоубийства — перечисленные выше обстоятельства этому противоречат.
Существенно, что когда 20 октября 1930 года Купала хотел покончить с собой, он перед этим послал письмо главе ЦИК БССР А. Червякову, в котором доказывал: «Еще раз, перед смертью, заявляю о том, что я ни в какой контрреволюционной организации не был и не собираюсь быть». А здесь никакого письма не было, как не было и политической угрозы со стороны властей, которую бы ощущал поэт
3. Наконец, самое главное. На лестничной площадке лежала его туфля. Глупо предполагать, что Янка Купала, задумав самоубийство, вдруг снял одну туфлю и положил се на площадку, решив броситься вниз в одной туфле. Так самоубийцы не поступают. Если бы он был самоубийцей, то с обеими туфлями на ногах преодолел бы перила и падал вниз. Эта туфля на площадке говорит о борьбе Янки Купалы с кем-то («кое-кем»), ибо свалиться с ноги она может только при активном сопротивлении.
Сопротивлении кому? Елена Бурбовская говорит:
«Когда постояльцы гостиницы выбежали из своих номеров на раздавшийся на лестнице шум, вверх по ступеням убегала неизвестная женщина, а на площадке между этажами лежала туфля писателя».
Вряд ли женщина могла скинуть в лестничный проем вполне здорового мужчину (Купале было тогда 60 лет, никакими серьезными болезнями он не страдал). Скорее всего, она стала свидетельницей случившегося и в шоке от увиденного убегала, а тут кто-то другой «помог», мощным ударом оглушил поэта и перекинул его за перила.