Забытая история

Medea

– Дядя Вольф, а ты большой начальник? – спросила девочка. Ее вопрос поставил меня в тупик: неужели он не сказал ей? Что ж, это в его духе.

– Большой. Но это не важно. Для тебя я обычный дядя! Кстати, тебе уже пора.

– Ну, так не честно! – Грета надула губки. – А вы со мной поедете?

– Если хочешь – поедем! – сказала я ей. Конечно, она хотела!

Я ожидала встретиться с родителями девочки, но шофер привез нас к больнице. Хотя, я должна была догадаться: девочка потеряла зрение совсем недавно. Конечно, ее родители хотят помочь ей!

Мы попрощались:

Альф не позволил мне идти в больницу. Сказал, что там строгие правила. Я обняла девочку на прощание и шепнула ей на ухо:

– Приезжай к нам еще!

– Обязательно! – ответила она мне.

На обратном пути мы молчали. Мне не хотелось портить впечатление. Пусть на несколько часов, но я получила то, чего мне так не хватало. Несколько часов у меня была настоящая семья: любимый муж и ребенок. Как я завидовала родителям девочки!

– Альф, это из-за нее ты так переживал в последнее время? – спросила я, когда мы уже были дома.

– Да, вот причина, - ответил он. Он не мог не понять, о ком я говорю.

– А кто ее родители?

– Их у нее нет.

Нет родителей! Странно, но эта новость меня обрадовала: значит мы можем…

– Альф, неужели это…

– Наш шанс? – продолжил он мою фразу, но в его голосе радости не было. – Нет, увы, но нет.

– Но почему? Она уже привыкла к тебе, ее не надо выбирать…

– Гели, - он обнял меня. – Лучше присядем, - я послушно села. – Не знаю, как тебе сказать… ей осталось жить месяца два, от силы три.

Я была в ужасе: эта малышка скоро умрет?

– Гели, у нее рак мозга. Опухоль растет, и, по всей видимости, быстро: месяц назад девочка прекрасно видела. И у нее были родители. Но лечить безнадежного ребенка – дорогое удовольствие, и они отказались от Греты. Я случайно узнал о ней и не мог не помочь: я еще помню мучения моей мамы. Маме нужны были лекарства, но у нас не было денег. Я ничего не могу изменить в прошлом, поэтому и делаю то, что мне под силу. Малыш, я не говорил тебе о ней, чтобы не расстраивать. Я же знаю, как ты привязываешься к людям…

Я обняла его. Как я могла подумать, что он изменил мне! Хорошо еще, не ревновала в открытую.

– Бедная девочка, - сказала я.

– Да. Только не жалей ее. Будь с ней такой, какой я знаю тебя. Ей не нужно сочувствие, ей нужна родительская любовь. Может быть, это продлит ее жизнь. Я люблю ее, как родную. Эта девочка не похожа на остальных. Пусть она и не видит, зато чувствует людей. Меня она знает таким, какой я есть, - он встал и подошел к окну. Он продолжал говорить, глядя куда-то вдаль: - Все видят во мне богатого политика, стремящегося заработать как можно больше. Заполучить власть. И только несколько человек действительно понимают меня. Малышка Грета в их числе. Она даже сказала, что жалеет, что я не стал художником. Многие не поверят, но я тоже жалею, - я подошла к нему и встала рядом. Он положил свою руку на мою. – Иногда я смотрю на уличного художника и ловлю себя на мысли, что, не задумываясь, поменялся бы с ним судьбой…

– Альф, может ну его к черту? Брось все это. Уедем куда-нибудь, где тебя не знают…

– Маленькая, вряд ли есть место, где меня не знают, - он улыбнулся мне. – Но за предложение спасибо.

Приятно знать, что ты любишь меня, а не мое богатство.

– Как будто у тебя был повод сомневаться…

Теперь нас было трое. Не всегда: девочку отпускали к нам только раз в неделю. Мы гуляли в парках, ходили в кафе… все, как настоящая семья. Иногда я даже забывала о том, что девочке осталось совсем не долго.

Грета привыкла к тому, что она не такая как все. Она даже почти не расстраивалась, когда дети обсуждали что-то из увиденного.

– Это дерево такое большое, - сказала ей одна из подружек. – И такое старое…

– А что это за дерево? – подружка пожала плечами: видимо, в деревьях она не понимала.

– А мы сейчас узнаем! – Альф взял Грету на руки и поднес к дереву. Девочка коснулась ветки.

– Это дуб?

– Правильно, - Альф улыбнулся ей, как будто девочка могла увидеть его улыбку. – Эти деревья живут по нескольку сотен лет.

– Жалко, что люди не живут столько же, - заметила девочка.

Ее слова шокировали меня: малышка уже думает о смерти? Неужели она чувствует…

– Альф, я не представляю, как это – потерять зрение. Бедная наша девочка…

Мы возвращались из больницы, навещали Грету, и, конечно, я думала только о ней.

– А я вот представляю, - ответил мне Альф. – Я чуть было не лишился зрения. Совсем.

– Это тогда, после войны? – он уже что-то рассказывал мне об этом.

– Да. До сих пор помню эту дикую боль в глазах. А потерять зрение – страшно, но не смертельно. Я даже благодарен природе за этот опыт: начинаешь слышать то, чего раньше не слышал. Обращаешь внимание на запахи. Но все же за то, что зрение ко мне вернулось, я благодарен еще больше.

– А могли не вернуть? – удивилась я.

– Кто ж знал? Многие погибли тогда, так что мне еще повезло. Вот, теперь еще и слух обострился, - он улыбнулся. – А знаешь, что врач сказал мне, когда выписал меня из больницы?

– Откуда?

– Неужели я не рассказывал? Он сказал, что карьеры мне уже не сделать, но кое какую работу я смогу найти!

Мы засмеялись.

– Ну да, ему и не снилась эта кое-какая работа…

– Мне просто повезло, - ответил он. – Ура, мы почти дома! – он вышел из машины и открыл мою дверь. – Я мечтаю о горячей ванне…

– Понимаю! Я тоже жду не дождусь, – ответила я. За день мы очень устали.

– Ну, тогда ты первая. А я уж потороплюсь! – в подъезде он поцеловал меня: нас никто не мог увидеть. Кроме охранников, конечно, но они были в курсе…

Иногда мы выбирали день для нас двоих. Мы снова ездили на озеро: именно туда, где год назад Морис просил моей руки. Меня не смущал этот факт: я все равно любила это место.

Я любила озеро: в спокойной и ровной как зеркало воде можно было увидеть каждый листик дерева, каждую травинку. Я снова пожалела, что так и не научилась рисовать: как бы мне хотелось увековечить этот пейзаж! Можно, конечно, попросить Альфа, но он слишком занят в последнее время, а на такую картину уйдет не час и не два. Нет, лучше это время мы проведем вместе, или же навестим Грету. Это намного важнее, чем картина, пусть даже очень красивая.