Забытая клятва Гиппократа
Шрифт:
Леонид не испытывал презрения к людям, пренебрегавшим собственным здоровьем. Скорее он жалел их, жалел тела, погребенные под слоем жира, дряблые мышцы, не получавшие должной тренировки, расплывчатые черты лица, испорченные двойными подбородками, нездоровым цветом и мешками под глазами. Сам Кадреску посещал бассейн четыре раза в неделю – благо он находился прямо в больнице. Приходя еще до открытия, он имел в своем распоряжении сорок минут чистого времени, которые посвящал беспрерывному плаванию от одного борта до другого, засекая время по секундомеру. Кроме того, он бегал каждое утро в парке по
Сочтя вопрос Ильи риторическим, Кадреску сразу перешел к делу.
– Родька Кудрявцев? – наморщив лоб, переспросил Гольдштейн. – А что именно тебя интересует? Да-а, дело неприятное… Я имею в виду, никого из моих знакомых, а уж тем более коллег до сих пор не убивали! Ужас, правда? Ну, я хочу сказать, могли бы просто ограбить, взять, что хотели, – душегубствовать-то зачем?
– Разве это было ограбление? – удивился Леонид.
– А что, нет?
– Ты в курсе, как именно это произошло?
– Ты об инъекции? Да, это, конечно, странно выглядит – для ограбления…
– В деле написано, что при нем не обнаружили бумажника, зато золотой перстень-печатка и цепь с крестом остались на трупе.
– Верно-верно, – закивал Илья. – Странно говорить о Родьке как о «трупе»! Этих сволочей ведь так и не нашли, верно?
– Нет, но, может, ты вспомнишь кого-то, кто мог иметь зуб на Кудрявцева?
Неожиданно Гольдштейн расхохотался, схватившись за толстые бока.
– Ну, ты даешь! – просипел он, закончив и пытаясь отдышаться. – Зуб – на Родьку? Кто – наши «клиенты», что ли? Так они, как видишь, совершенно безвредны, лежат себе под простынками, стынут и своей очереди дожидаются!
Леонид едва заметно поморщился. В отличие от большинства своих коллег он не любил шуток над покойниками. Своих «клиентов» Кадреску называл не иначе как «пациентами» и полагал, что они имеют право на соответствующее отношение тех, кто ими занимается.
– Естественно, я не имел в виду мертвых, – сказал Леонид. – А как насчет живых?
– Помилуй, Леня, ну какие могут быть враги у патологоанатома?! – развел руками Илья. – Хотя…
– Хотя?
– Ну, не знаю, не знаю… Может, зря только парня подставлю?
– Какого парня, Илья?
– У Родьки был ассистент-ординатор, Семен Суворов. Он его опекал – уж не знаю почему. Даже странно, понимаешь, ведь Родька не любил возиться с молодежью…
– И что с этим ассистентом? – поторопил Кадреску.
– Да выгнал он его, вот что! Вернее, просто так, конечно, Родька его выгнать не мог, но заставил искать себе место в другой больнице.
– А мотив?
– Говорил, что не сработались. Я, конечно, удивился, ведь до этого вроде бы прямо душа в душу… Но я тогда не был заведующим, а потому всей этой канители не знал: парень просто испарился в один прекрасный день.
– Думаешь, он мог затаить обиду?
– Мог?
– Еще кого-нибудь помнишь?
Илья отрицательно помотал головой.
– Ладно, тогда мне бы телефон и адресок этого Семена. Сделаешь?
С тех пор как я сообщила Тане о причине смерти ее дочки, мы не виделись. Что-то останавливало меня каждый раз, как рука тянулась к трубке. С одной стороны, я понимала, что должна позвонить, должна справиться о состоянии подруги, с другой… Вы не задумывались о том, какими виноватыми мы порой чувствуем себя перед теми, кто понес тяжелую утрату, хоть нашей вины в этом нет никакой? Я завидую людям, умеющим открыто сопереживать ближнему. Они знают, какие слова произнести, как обнять, погладить по голове или, наоборот, сдержанно пожать руку и похлопать по плечу. Я вот, например, таким умением не отличаюсь, а потому долго борюсь с собой, когда приходится идти на чьи-то похороны.
Но дальше откладывать разговор с Татьяной было невозможно, и я, дернув коньячку для храбрости, набрала ее номер. К моему удивлению, голос подруги в трубке звучал довольно бодро.
– Агния? Я так рада тебя слышать! – воскликнула она, как только я пробормотала слова приветствия.
Я вообще туда попала-то?
– Таня… Вот хотела спросить, как твои дела…
– Да ничего, спасибо, – ответила она. – Стараюсь как можно больше времени с дочкой проводить. Сегодня ходили в Эрмитаж, развиваемся, так сказать, культурно!
– Ну, молодцы! А как там Вовка?
– Держится. Может, забежишь как-нибудь? Чайку попьем, поболтаем?
– Конечно, – с готовностью согласилась я. – Я позвоню.
Повесив трубку, я упала на кровать и уставилась в потолок. Мы недавно заменили его на зеркальный, и теперь на меня сверху смотрела я, распростертая на цветастом покрывале. Не знаю, сумела бы я пережить смерть собственного ребенка? Даже думать об этом кажется мне кощунством!
Хлопнувшая в коридоре дверь возвестила о приходе Шилова. Еще через минуту в дверном проеме появилась его голова.
– Занимаешься эксгибиционизмом? – поинтересовался он, сравнивая мое отражение в потолке и оригинал, лежащий на кровати.
– Присоединишься? – предложила я и похлопала по покрывалу рядом с собой.
– Нет, – покачал головой Олег. – Я в душ.
Несмотря на то что угол обзора в моем лежачем положении был нарушен, мне показалось, что Шилов выглядит как-то не так. Да и голос его звучал устало, глухо – судя по всему, Комиссия нешуточным образом взялась за него. Похоже, теперь мне придется использовать уловки, которые раньше позволял себе только Олег.
Я открыла дверь в ванную очень тихо, надеясь, что шум воды заглушит все другие звуки, сбросила домашний костюм и распустила волосы. Кинув взгляд в зеркало, я убедилась в том, что выгляжу так, как надо, после чего решительно отодвинула шторку и шагнула в душевую кабинку.
– Агния… Ты что?..
Странный вопрос, учитывая обстоятельства.
– Тебя уже можно трогать? – поинтересовалась я, жадно рассматривая его распаренное тело. – В смысле, ты уже достаточно чистый?