Забытое сражение Огненной Дуги(Крушение операции «Цитадель»)
Шрифт:
Утром 10 июля в 6-й тд из 70 боевых машин, числившихся в строю накануне, осталось лишь 32 (45,7 %), в 19-й тд — из 36 только 13 (36 %). Значительный урон понес и 503-й отб, из 33 «тигров» в батальоне осталось исправными лишь 14. Приданную роту Т-6 командование 7-й тд в течение 9 июля в боях не использовало, в ней числилось всего три «тигра» [509] . Поэтому выбывшие из строя 19-й Т-6 — это машины двух остальных рот, участвовавшие в боях в составе 6-й и 19-й тд. Больше половины штурмовых орудий было выбито в 228-м дивизионе, из 23 в строю осталось 11.
509
NARA, RG 242, T. 314, R. 197, f. 001250.
В этой связи следует подчеркнуть важный момент — поле боя осталось за противником, а значит, у немцев была реальная возможность собрать всю ремонтно-пригодную бронетехнику и через некоторое время ввести ее в строй. Хотя если посмотреть, в каком количестве возвращались в строй, к примеру, в 19-й тд, принявшие на себя основной удар Т-4 с длиной ствола 43 и 48 калибров (из 23 было подбито 20), то заметим, что примерно половина их была выведена
Заметно выделяется ситуация с подбитыми Т-3 (60 калибров) в 11-м тп. Из 24 имевшихся машин 9 июля полк лишился 12. а утром 19 июля в строю числилось уже 18. Это наводит на мысль, что основные потери «тройки» понесли на минных полях в момент, когда преследовали отходившие советские войска. или на необнаруженных минах уже на захваченной местности. Почему? Во-первых, известно, что советские противотанковые мины были слабыми, при подрыве бронетехники в лучшем случае разрушались гусеницы и разбивались катки. Во- вторых, проанализировав ситуацию с подбитыми вражескими танками. Военный Совет Воронежского фронта пришел к выводу, что при отражении атак артиллеристы лишь обездвиживают, а не надежно добивают их. Этим широко пользуется враг. Как правило, контролируя поле боя, оперативно эвакуирует бронетехнику в тыл (на расстояние до 3 км от передовой) и быстро восстанавливает ее. 7 июля 1943 г. в войска был направлен приказ Н.Ф. Ватутина: обстреливать орудиями и ПТР поврежденную бронетехнику противника, пока она или не вспыхнет, или не взорвется. В фондах 35-го гв. ск и 375-й сд в ЦАМО РФ хранятся документы, в которых отмечено, что телеграмма с этим приказом доводилась 7 и 8 июля до их частей и подразделений. Поэтому в ходе боя 9 июля для артиллеристов этот приказ был еще «свежим», и они его выполняли, не только стремились подбить танки и штурмовые орудия, но и поджечь. Это видно по ситуации с Т-4. Причем условия для этого у расчетов были — обширные минные поля (на них подорвался не один десяток танков) и укрепленные села, которые враг брал массированными атаками бронетехники, прикрывая пехоту. Если же через 8 суток из 24 Т-3 в строю числится 18 (допускаю, что это танки, выведенные из строя еще 5–8 июля), то невольно напрашивается ответ — они не были добиты нашей артиллерией, так как в момент отхода войска расчеты стремятся в первую очередь сбить темп вражеской атаки, а не следить за тем, насколько надежно обезврежен танк или самоходка.
Допускаю, что все изложенное выше в отношении потерь Т-3 и Т-4 в 3-м тк выглядит не слишком убедительно, но я вынес эти соображения на суд читателей в качестве версии, которая вытекает из имеющихся цифр и фактов.
Что же касается причины столь высоких потерь в бронетехнике в соединении Брайта, то они лежат на поверхности. Во- первых, и это одна из главных, противник не использовал свой «конек» — мощные систематические авиаудары перед фронтом атакующих бронегрупп. Слабое прикрытие наступления 3-го тк с воздуха в значительной степени помогало советской стороне сохранить артиллерию. Авиация — главный ее бич, уровень потерь в номерах орудий (да и в матчасти) от бомбежки, как правило, выше, чем от огня артиллерии. Лишь обстрел тяжелыми минометами по уровню эффективности приближается к бомбардировке, да и то если батареи стоят на открытых ОП.
Во-вторых, танковые полки Вестхофена и фон Оппельна прорывали подготовленный в противотанковом отношении рубеж обороны, который прикрывало достаточно большое количество артиллерии ПТО. Причем и перед боем, и в ходе него проводилось дополнительное минирование на четко обозначившихся направлениях ударов танковых клиньев группами охотников за танками. Упоминавшийся выше командир танковой роты 19-й тд при опросе откровенно признал, что «…наши потери в танках огромны, в основном от Ваших минных полей. Мы не ожидали, что русские смогут столько установить мин. Танкисты боятся действовать из-за минных полей, и это в значительной мере сдерживало наше наступление» [510] .
510
ЦАМО РФ, ф. 203, оп. 2845, д. 227, л. 11.
О том, что экипажи вражеских машин действовали даже в глубине нашей обороны крайне нерешительно, подтверждают и боевые документы советских частей, оборонявшихся в этом районе. К примеру, в отчете 47-го гв. отпп отмечается, что «в боях за Дальнюю Игуменку, Хохлово и Киселево противник вел наступление ощупью, тщательно ведя разведку, а не бросал в бой большие группы танков на противотанковую оборону» [511] .
В-третьих, на направлении танковых клиньев (и на переднем крае, и в узлах сопротивления роща у выс. 217.1, Дальняя Игуменка, хут. Постников) находились в основном танки (Т-34 Мк-4) с орудием 57 — 76-мм, ПТО среднего калибра (дивизионные 76-мм) и 122-мм гаубицы. Причем последние в борьбе с бронетехникой играли важную роль. «Сорокапятки» здесь тоже были, и их расчеты внесли свой вклад (как и батальоны ПТР), но они не были каркасом обороны.
511
ЦАМО РФ, ф. 2 гв. Ттк, оп. 1, д. 24, л. 205.
В-четвертых, бронегруппы наносили удары по селам, которые были подготовлены по схеме укрепрайонов. И здесь надо еще раз добрым словом вспомнить генерала Н.Ф. Ватутина, который не только выдвинул эту идею, но и лично внес большой вклад в ее реализацию.
Тем не менее следует признать, что, несмотря на очень высокие потери, к исходу 9 июля подчиненным Хюнесдорфа удалось переломить ситуацию в свою пользу. Захватив два тактически
В первые трое суток боевых действий штаб 35-го гв. ск, как, в общем, и большинство недавно сформированных корпусных управлений Воронежского фронта, показал себя не с самой лучшей стороны. Для его коллектива это был первый опыт боевой работы. Причем соединению пришлось не просто удерживать рубеж, а действовать на направлении главного удара вражеского танкового соединения, хотя и потрепанного. К сожалению, в напряженные моменты его офицеры не смогли должным образом наладить даже сбор, проверку и передачу в армию оперативной информации в необходимых объемах. С момента перехода в наступление главных сил 3-го тк командование корпуса не в полной мере владело обстановкой на участках своих войск и в деталях не знало, как развивается оперативная обстановка. Не говоря уже о непрерывности, четкости управления войсками и т. д. Как уже отмечалось, негативное влияние на это оказывал и сам командир корпуса — своим безответственным подходом к выполнению прямых обязанностей. Даже к исходу дня С.Г. Горячев не имел ни связи с 81-й гв. сд, ни достоверной информации о том, что происходит в полосе дивизий Морозова и правом крыле Трунина.
При отражении удара превосходящих сил врага управление войсками лежало главным образом лично на И.И. Морозове и П.Д. Говоруненко. Что же касается полковника В.Ф. Трунина, то его роль как командира соединения в этих боях и влияние на их результат пока прояснить не удалось. Документы, которые я обнаружил, свидетельствуют, что вокруг этого офицера слишком много «напластований», справедливых и несправедливых обвинений. Ясно одно — он не был готов к той должности, которую занимал, и командование фронта, назначая его на столь высокую должность, отдавало себе в этом отчет. Потому что не он один был таким. Василий Федорович на тот момент мало чем отличался от большинства старших офицеров, которые весной 1943 г. приняли дивизии на Воронежском фронте. По крайней мере, старшие начальники отмечали в его характере целый ряд положительных качеств: старательность и отсутствие такого широко распространенного недуга среди командного состава, как пристрастие к алкоголю. Это не значит, что он был абсолютным трезвенником, но в ходе боев был трезв и не изводил тонны муки и сахара, предназначенных для питания бойцов и командиров, на самогон, как это, к примеру, делал его сосед, полковник И.Г. Русских. Полагаю, что если бы 92-я гв. сд не попала 7 июля в «мясорубку» под Мелехово, а была плавно введена в сражение на второстепенное направление, то не исключено, что комдив «ходил быв героях», а не был бы снят с должности уже 14 июля 1943 г. с жесткой формулировкой «как дважды допустивший бегство дивизии с поля боя». Примеров подобного рода мне приходилось встречать немало. Хотя, повторюсь, это лишь предположение и не более того.
Надо сказать, что в документах и Воронежского фронта, и 69-й А за период Курской битвы, хранящихся в фондах ЦАМО РФ, генерал-лейтенант С.Г. Горячев [512] тоже предстает не в самом лучшем свете: как человек безынициативный, работающий с большой раскачкой («спустя рукава»). Несмотря на достаточный опыт управления столь крупным соединением, каким являлся стрелковый корпус, он медленно, с трудом налаживал боевую работу своего штаба. Объясняя успех неприятеля на том или ином участке, генерал был склонен преувеличивать его силы. К примеру, по итогам боя 9 июля он ориентировал штаб армии, что перед фронтом его корпусом в районе Черная Поляна — Дальняя Игуменка — Мелехово действуют до 350 танков, хотя, напомню, в это время во всем 3-м тк числилась всего 201 бронеединица. Подозревая неладное, командарм вынужден был перепроверять его доклады. Понятно, что при таком отношении к делу и ответственности первого лица ждать от соединения качественной боевой работы не приходилось. Находившийся в Короче [513] начальник штаба фронта генерал-лейтенант С.П. Иванов, устав от нерасторопности и «фокусов» комкора, войска которого удерживали очень важное направление, утром 10 июля доложил об этом Ватутину:
512
Горячев Сергей Георгиевич (генерал-лейтенант с 24.04.1943 г.), родился в Санкт-Петербурге. После окончания 4 кл. училища работал на железной дороге. С 1916 г. по март 1918 г. — служил в царской армии, последнее звание прапорщик. В РККА с 1919 г. Участвовал в советско-польской войне. В 1927 г. окончил курсы «Выстрел». До конца 30-х служил в пехоте, прошел все ступени карьеры строевого командира, а 04.05.1939 г. вступил в командование 50-й сд Белорусского ВО. В этой должности участвовал в освободительном походе в Западные области Белоруссии. 29.11.1939 г. переведен на равнозначную должность в 5-й сд (16-го особого стрелкового корпуса), которая дислоцировалась в Литве, но уже 29.04. 1941 г. переведен комендантом Ковенского укрепрайона. В этой должности его застала война. 28.06.1941 г. назначен командиром 23-й сд. Дивизия вела бои в составе 11-й и 27-й А в Прибалтике, под Полоцком и на Северо-Западном фронте. 21.08.1941 г. как офицер, знакомый с системой укрепрайонов, был переведен командиром Валдайского УР-а. Но уже 06.09.1941 г. становится командиром 256-й сд. С этим соединением участвовал в контрнаступлении под Москвой. За освобождение г. Калинин генерал-майор С.Г. Горячев награжден орденом Красного Знамени. 17.03.1942 г. назначен командиром 185-й сд, а 02.05.1942 г. направлен на краткосрочные курсы при ВА им. Ворошилова. После возвращения с учебы формировал в Приволжском ВО 7-й ск, с которым 17.09.1942 г. направлен под Сталинград. Здесь соединение вошло в состав 64-й А, которая вела бои в южной части города. После разгрома гитлеровцев на Волге награжден орденом Красного Знамени. В апреле 1943 г. на базе 7-го ск сформировал 35-й гв. ск, которым командовал до конца войны. За участие в Курской битве в конце августа 1943 г. генерал-лейтенант С.Г. Горячев был награжден орденом Суворова II ст. Уволен в запас 02.08.1958 г. Жил в Киеве.
513
В г. Короча размещался штаб 69-й А.