Забытое время

Гаскин Шэрон

– Я не совсем понимаю. У меня не было мозговых травм и инсультов.

– Такая форма афазии встречается реже. Первичная прогрессирующая афазия – прогрессирующая разновидность деменции, воздействует на речевой центр мозга.

Деменция. Вот с этим словом Андерсон расстался бы за милую душу.

– Как… – и он с усилием заставил себя произнести следующее слово: –…Альцгеймер?

Он же вроде бы на медицинском это учил? Это важно, что он уже не помнит?

– ППА – нарушение речи, но в целом да. Они, если можно так выразиться, двоюродные братья.

– Ну и семейка, – засмеялся он.

– Доктор Андерсон? – Взгляд у невролога был такой, будто пациент у нее на глазах слетел с катушек.

– Не переживайте, доктор Ротенберг.

Со мной все хорошо. Просто… перевариваю, как говорится. Все-таки жизнь у меня… – Он вздохнул. – Уж какая была. «Какие сны приснятся в смертном сне, Когда мы сбросим этот бренный шум, Вот что сбивает нас» [5] . – Он улыбнулся, но ее гримаса не изменилась. – Батюшки-светы, женщина, ну что вы всполошились? В Йеле больше не преподают Шекспира?

5

Уильям Шекспир, «Гамлет, принц датский», акт III, сцена 1, пер. М. Лозинского.

Он сдернул с себя стетоскоп, протянул ей. Видите, что я теряю? Внутри кипела ярость. У меня и в мыслях не было, что я могу это потерять. Есть ли жизнь после Шекспира? Вот вопрос так вопрос.

Есть ли жизнь после работы?

Но еще не конец.

– Может, вам побеседовать с кем-нибудь… у нас есть соцработник… или, если хотите, психиатр…

– Я сам психиатр.

– Доктор Андерсон. Послушайте меня. – Он отметил, но не смог прочувствовать тревогу в ее глазах. – Многие пациенты с первичной прогрессирующей афазией самостоятельно живут лет шесть или семь. Некоторые дольше. А у вас очень ранняя стадия.

– То есть я смогу самостоятельно есть и… подтираться, и все такое? Еще многие годы?

– Скорее всего.

– Но не смогу говорить. И читать. И каким бы то ни было образом сообщаться с остальным человечеством.

– Заболевание, как я уже сказала, прогрессирующее. В конце концов – да, вербальные и письменные коммуникации станут крайне затруднены. Но симптоматика очень разнообразна. Во многих случаях ухудшение наступает постепенно.

– А потом?

– Могут развиться симптомы, схожие с болезнью Паркинсона, а также ухудшение памяти, суждений, мобильности и так далее. – Она помолчала. – Это зачастую влияет на ожидаемую продолжительность жизни.

– Временные рамки? – Только эти два слова он и смог выдавить.

– По общепринятому мнению, от семи до десяти лет с постановки диагноза до смерти. Но согласно некоторым новым исследованиям…

– А лечение?

Она опять помолчала.

– На данном этапе ППА не лечится.

– Ага. Я понял. Ну, слава богу, что это не смертный приговор.

Так вот каково это. Андерсону всегда было любопытно; он-то знал лишь, каково сидеть по ту сторону стола. Уже очень много лет назад ординаторам-психиатрам месяцами поручали сообщать пациентам о самых жестоких диагнозах; говорили, что это «практика», хотя больше смахивало на садизм. Андерсон помнил, как дрожат руки, когда входишь в кабинет, где ждет пациент (руки в карманы – такая у него тогда была мантра: руки в карманы, голос ровный, маска профессионала, которая никого не обманывала); и какое наступало невероятное облегчение, едва все заканчивалось. Под раковиной в туалете психиатрического отделения на такие случаи держали бутылку водки.

А эта врач, к которой его направили, эта невролог на переднем крае науки (причесанная, ухоженная, с макияжем, который сам по себе бравада) подобных речей толкает добрую дюжину в месяц (это же одна из ее специализаций) и тем не менее вся какая-то взъерошенная. Будем надеяться, когда это мучение закончится, для нее где-нибудь найдется бутылка с чем-нибудь.

– Доктор Андерсон…

– Джерри.

– Есть кому позвонить? Дети? Брат, сестра? Или… жена?

Он посмотрел на нее в упор:

– Я один.

– Ой. – И сочувствие в ее глазах было нестерпимо.

Он разом все впитал и все отверг. Еще не конец.

Своего конца он не допустит. Еще можно написать книгу.

Он станет писать быстро; только этим и будет заниматься. Закончит через год-другой, прежде чем станут чужими простые существительные, а затем и сам язык.

Андерсон замечал, что устает. Думал, просто усталость, не более того. Отчего-то порой его слова бегут, хотя он уверен, что знает эти слова. Но слова не слетали с языка, не стекали с пера, и он думал, это потому, что он вымотался. Он не молодеет, а работает всю жизнь как вол. Или, может, в последней поездке в Индию подхватил какой-то вирус; короче говоря, он отправился на обследование, сначала одно, потом другое, сначала один врач, потом другой, и Андерсон ничего не боялся. Он не страшился смерти, не сбавлял шага от боли, он пережил гепатит и малярию, он не бросал работу, когда случались болезни полегче, толком их и не замечал, так что бояться было нечего – и однако же он очутился здесь, на краю этого обрыва. Но еще не сорвался – пока еще нет.

Столько слов. Нет, он не готов пожертвовать ни единым. Он любит их все. Шекспир. Шейкер. Шейла.

Что сказала бы Шейла, будь она рядом? Она всегда была умнее его, хотя люди смеялись, когда он так говорил, – чего-чего? Воспитательница детского сада умнее психиатра? Впрочем, люди – идиоты, если вдуматься; они видели блондинистый взрыв ее шевелюры и его дипломы, а если у тебя есть хоть капля мозгов, сразу поймешь, сколь прозорлива Шейла, сколько всего понимает, сколько дозволяет себе знать.

Будь рядом Шейла…

Рядом ли Шейла? Может, в тягостную минуту она навещает Андерсона? Вот же он, ее запах. С призраками Андерсон особо не сталкивался, но нельзя сказать, что в них не верил; по этой теме недостаточно данных, невзирая на отдельные отважные попытки – дело Батлер у Дюкасса, к примеру, или Челтнемский призрак Майерса, не говоря уж о Уильяме Джеймсе и прочих с их исследованиями медиумизма в начале девятнадцатого века [6] .

Он прикрыл глаза и постарался ее почувствовать. Почувствовал – или возмечтал почувствовать – нечто. Что-то шевельнулось. Ох, Шейла.

6

Кёрт Джон Дюкасс (1881–1969) – франко-американский философ, автор работ по философии сознания, эстетике, а также парапсихологии; в книге «Критический анализ веры в жизнь после смерти» (A Critical Examination of the Belief in a Life After Death, 1961) рассматривал представления о загробной жизни и, в частности, по источнику 1826 г. описал историю призрака миссис Батлер, который не раз появлялся в деревне Мачиаспорт в Мэне, беседовал с местными жителями и предсказывал разные события. Фредерик Уильям Генри Майерс (1843–1901) – английский поэт, филолог-классицист, один из основателей британского Общества психических исследований; помимо прочего, расследовал дело о призраке в «Донор-хаусе» в Челтнеме, о котором сообщила обитательница дома Розина Мортон: в основном в период с 1882 по 1889 г. призрак женщины в черном – по некоторым версиям, второй жены бывшего владельца дома, – время от времени, не обращая внимания на людей, ходил через дом в сад, а затем исчезал. Уильям Джеймс (1842–1910) – американский философ, психолог и врач, один из основателей Американского общества психических исследований (1884), пользовался услугами медиума Леоноры Пайпер, хотя в общение с духами напрямую верил не вполне.

– Джерри, – тихо произнесла доктор Ротенберг. – Серьезно, я считаю, вам нужно с кем-то поговорить.

Он открыл глаза.

– Пожалуйста, не зовите психиатра. Со мной все нормально. Правда.

– Хорошо, – вполголоса ответила она.

Они посидели молча, глядя друг на друга через стол так, будто их разделяла ревущая горная река. Другие люди ужасно странные, подумал Андерсон. Поразительно, что им удается общаться.

Так, хватит. Он наклонился вперед, вдохнул поглубже.

– Ну что, мы закончили?