Забытые богом

Кожин Олег Игоревич

– Я тоже нихренашеньки не помню, – признался фельдшер. – Но ты не дрейфь. Руки помнят. Ты не думай. Делай. Я подсоблю.

Обливаясь холодным потом, Макар мотнул головой, отгоняя призрака.

– Ладно, прорвемся, – сказал он то ли Вере, то ли фельдшеру, то ли себе. – Веришь?

Закусив губу от боли, Вера кивнула, и капельки пота сорвались с ее мокрого лба. Что бы ни случилось, она приняла это, понял Макар. Понял и с благодарностью отключился. Нет, он по-прежнему был здесь, в сознании и относительно здравом уме. Но в то же время смотрел на себя со стороны, видел себя со стороны и даже восхищался проворством и точностью своих огрубевших

пальцев.

Кажется, это длилось пару часов.

Кажется, это длилось пару минут.

Кажется, они втроем успели прожить вечность, а может, и несколько вечностей.

Не втроем, нет, поправил себя Макар. Вчетвером. Все это время, защищенный тонкими стенками материнского живота, с ними незримо присутствовал еще один человек. Наследник исчезнувшего Человечества. Будущий властелин Земли.

Это была чертовски длинная вечность. Все казалось диким, незнакомым и странным. Вместо спирта Илья притащил запечатанную бутылку водки. Прежде чем продезинфицировать скальпель, Макар щедро плеснул себе на руки. Подумав мгновение, сделал большой глоток и, утирая мокрые губы рукавом, понял, что не почувствовал горечи.

Все было не так, как должно.

Сарай вместо родильного отделения.

Рваные простыни вместо бинтов.

Эмалированный таз с теплой водой вместо рукомойника.

Нитки с иголками вместо медицинского шовного материала.

И пальцы бледного Ильи вместо хирургического пинцета.

Кажется, иногда рядом вставал усатый фельдшер, подсказывал, ожесточенно нажевывая измочаленные усы. Троица «сталкеров» рассыпалась вдоль стены, настороженно поглядывая по сторонам. Охраняли, что ли? Подходил Енот – настоящий Енот – присаживался на корточки, мягко, по-отечески поглаживал Веру по волосам. Приходили абсолютно незнакомые старухи, похожие на седых норн, бормотали что-то утешительное. Вереница мертвых людей, сменяя друг друга, несла вахту у соломенного ложа роженицы. Удивительно, но Вера смотрела прямо на них, будто в самом деле видела.

Макар резал со спокойной отстраненностью профессионала. Из прокушенной губы Веры протянулась тончайшая красная струйка. Илья посерел – от стресса ли, от кровопотери или от всего разом. Снаружи блеяли козы, чирикали неугомонные птицы, светило солнце и дул приятный свежий ветер. Внутри стонала будущая мать, скрипел зубами будущий отец, что-то бормотал себе под нос нечаянный акушер.

Когда Макар извлек недовольно орущий комок на свет, времени хватило только на то, чтобы швырнуть его на руки рыдающей матери. Раз кричит, значит, в порядке, и нечего о нем сейчас думать.

– Держи крепко! – орал Макар Вере. – Не вздумай вырубиться, поняла?! Вырубишься – уронишь!

Она и держала, сама из последних сил удерживаясь на краю сознания. Бледная, осунувшаяся, счастливая мать, она влюбленными глазами смотрела на новорожденное дитя, начисто забыв про разрезанный живот.

– Сжимай крепко! – орал Макар Илье. – Отпустишь – ей конец! Ослабишь – ей конец! Как следует сжимай!

Илья сжимал. Обессиленный, вымотанный, он боролся со слабостью, беспрекословно подчиняясь командам человека, который его чуть не убил. Скворцов шил. Странно, но аромат свежего сена почти полностью забивал острые запахи коровьего навоза и крови.

Лишь с последним стежком, зубами перекусив нитку, Макар нашел в себе силы ненадолго вернуться в реальность. Укрытый простынями ребенок пригрелся на материнской груди и спал, тихонько причмокивая. Макар не видел его глаз, но знал, что, смотри он в них хоть сотню

лет, не отыщет там греха и скверны. Сев на пол, Макар устало обхватил голову красными от крови руками. Сейчас ничто не имело значения, кроме маленького теплого комочка на груди незнакомой женщины. Скворцов хотел что-то сказать, что-то важное. Но сил хватило только на то, чтобы разомкнуть сухие губы.

– Попить бы… – прохрипел он.

Макар тяжело поднялся и, придерживаясь за стены, чтобы не упасть, выбрался из полутемного амбара. Шаги давались с трудом – занемевшие ноги покалывало, как тогда, в пустом ресторане. Во дворе Макар рухнул на колени, бездумно подставив лицо чистому небу, подсвеченному желтоглазым солнцем. Из амбара доносились недовольное вяканье новорожденного и счастливый плач Веры. Нервно посмеиваясь, уставшим басом бормотал какую-то отцовскую чепуху Илья.

– Давай, не тяни! – подбодрил Енот, и Макар с удивлением понял, что сидит, прижимая скальпель к яремной вене. – Крокодил Данди – вот мужик был! Вжих саблей по горлу, и поминай как звали. Ты все сделал, тебе больше незачем жить. Давай, Хирург.

Голос был вроде Енота, но слова принадлежали черноглазому Старику, это Скворцов почувствовал сразу. Только он называл его Хирургом. И это его притворство, попытка прикинуться безобидным Енотом, сразу насторожило Макара. Что-то было не так, и следовало бы разобраться, прежде чем…

– Соскакивать поздно, Хирург… – мстительно процедил Старик. – Я тебе помогу…

Острие скальпеля пропороло кожу. Рука не слушалась, хотя Макар всеми силами старался отнять лезвие от шеи.

– Не-е-ет! – запоздало выкрикнул он.

Внутри черепа, под лобовой костью, что-то лопнуло, и светлый день обернулся черной ночью, в которой исчез Макар Скворцов. Следом за ним в непроглядную черноту ринулась вереница мертвых демонов, во главе которых падал безумно хохочущий Старик.

Эпилог

Новичок

Светозарево, сентябрь

Макар очнулся и с удивлением понял, что все еще жив.

Он лежал на широком топчане, у теплой печки, на пропахших кислым потом простынях. В распахнутых окнах отражался прощальный взгляд вечернего солнца. Дверь тоже стояла нараспашку, но в доме все равно висела духота. Тяжелый влажный воздух полз с улицы, стремясь укрыться от грядущего дождя. Макар огляделся, восстанавливая в памяти тревожную, пропитанную кошмарными снами ночь. Кажется, пару раз он вставал по нужде и еще пару раз, когда жажда становилась невыносимой. Полупустая банка молока на столе выглядела знакомой.

Желудок требовательно заурчал. Макар принюхался, сглатывая голодную слюну, – ничем съедобным вроде бы не пахло, но с улицы явственно тянуло костровым дымком. На столе, заботливо отмытый и обмотанный белым рушником, лежал скальпель. Макар задумчиво погладил пальцем инициалы, но брать не стал. Наскоро оделся в чужую чистую одежду и босиком вышел навстречу закату.

В дальнем углу двора горел костер, возле которого на походных стульях сидели Илья и Вера. Вера кормила ребенка грудью. Илья ворошил угли длинной кочергой. Макар подошел и опустился на третий, пустой стул. Молча, как будто делал это миллион раз. Никогда еще, ни до, ни после того, как кончился мир, он ни с кем не чувствовал себя так уютно, как с этими, незнакомыми в сущности, людьми. Людьми, которых он пытался…