Забытые имена (сборник)
Шрифт:
Когда Авах поднялся, медведица была мертва, но у победителя была сломана рука и широкая рана зияла на груди.
8
Больше никаких происшествий не случилось до наступления полярной ночи. Рука Аваха заживала плохо, она утратила былую силу и верность.
Это обстоятельство выдвинуло теперь на первый план меня, как самого сильного. Мои выстрелы озадачили дикарей: они смутно догадывались, что я владею грозным оружием. Я пытался объяснить им действие револьвера и винтовки. Я убеждал их, что дети Мамонта в те далекие
Но мои доводы воспринимались ими весьма туго. Я чувствовал с их стороны боязнь и сдержанное недовольство. Я стрелял специально для них. Первыми опять-таки привыкли женщины, затем Ванаванум, но неподатливому Аваху понадобился целый месяц, чтобы освоиться и смириться с новым оружием.
Великая ночь тянулась спокойно примерно до половины января. Было холоднее, чем в прошлые годы, но мы ушли в дальние пещеры. Там держалась более высокая температура.
В январе, возвращаясь со стариком, Авахом и мамонтом после обычного обхода нашей территории, мы вновь ощутили колебание почвы. Толчок был слабый и короткий. Мы не обратили на него внимания. В тот день он не повторился, и никаких изменений в нашем убежище мы не обнаружили. Но через неделю колебания возобновились, на этот раз с большей силой. В пещерах появились многочисленные трещины. Еще часть скал, окружавших долину, обрушилась.
Ванаванум впал в уныние.
— Земля разверзнется и поглотит детей Мамонта, — предрекал он.
Уже был близок полярный день, когда новое землетрясение, на этот раз сильное, сокрушило ряд пещер и снесло горы — границы нашего убежища.
Это случилось, когда мы спали. Мы вскочили в ужасе: рухнули стены соседней пещеры. Мы выбежали и видели, как падали огромные скалы…
Прошло несколько томительных недель. Первые же лучи солнца ободрили нас, но новый толчок напомнил, что опасность еще не миновала.
— Надо готовиться к отъезду, — объявил я.
Это произошло в те дни, когда солнце поднялось над горизонтом.
Женщины слушали меня со страхом и надеждой.
— Что об этом думает Авах? — тихо спросил я.
И он ответил печально:
— Авах потерял свою силу… Авах больше не вождь…
Следующие недели прошли в напряженной работе. Мы наделали из пшеницы огромные грубые лепешки, прибавляя туда сушеное и растертое в порошок мясо, сухие грибы, коренья. Остатки зерна были предназначены для мамонтов.
И все-таки надежды на удачу были слабы. Уезжать следовало в самом начале лета. Я рассчитывал лишь на то, что приблизительно знаю дорогу и умею ориентироваться по звездам…
К концу апреля сборы были окончены. У нас был запас провизии на двадцать дней и надежда подстрелить дичь в пути. А если удастся быстро пересечь мертвую зону ледяных пустынь, то и для мамонта там найдется какая-нибудь растительная пища.
Следовало торопиться. Толчков больше не наблюдалось, но ухудшение наступало с каждым днем. Вяли и никли травы, кусты, деревья. Трещины в почве превращались в зияющие провалы. Становилось все холоднее и холоднее.
Я все приготовил к отъезду, нагрузил
А пещеры постепенно оседали и рушились. Порой лишь случай спасал нас от гибели. Животные метались по долине. Птицы собрались в стаи и улетели.
Отправились и мы.
Когда мы выехали на лед, я обернулся, чтобы последний раз посмотреть на наше чудесное убежище. Горные хребты, защищавшие его, обрушились, и ледяная пустыня торжествующе наступала на благословенный оазис.
На одной из уцелевших скал стоял старый мамонт. Он не двигался. Он не понимал, что происходит.
Мои спутники тоже видели его.
— Старый предок не хочет идти с нами! — скорбно шептали женщины.
В этот момент старый мамонт поднял хобот, издал свой скрежещущий рев, повернулся и медленно пошел в глубь своей долины. Наш мамонт протрубил ему в ответ и сильно дернул сани. Отъезд прошел благополучно.
Несмотря на довольно сносную температуру, путешествие было трудным. За первые десять дней буран начинался всегда дважды. Мы были тепло укутаны в шкуры. Мамонт показывал замечательную выдержку: он вез нас быстрее, чем собачья упряжка, и не менял аллюра.
По дороге несколько раз встречались отметки, сделанные мною два года назад, и я был уверен, что мы следуем в нужном направлении. Я даже стал узнавать некоторые пейзажи. Еще восемь дней, и мы попадем на территорию кочевых племен эскимосов, с которыми я был знаком. Правда, неизвестно, где они сейчас кочуют, но, может быть, на наше счастье, их кочевье окажется поблизости.
На двенадцатый день умерла старуха. Последние дни она глухо кашляла, лежала неподвижно, и у меня не было никаких средств ей помочь. Мы зарыли ее тело в снегу. Не знаю, как это подействовало на моих спутников, — они были молчаливы, как всегда.
На четырнадцатый день сильный озноб стал трясти Ванаванума. Он весь горел, бредил, потом забылся и умер, не приходя в сознание.
Наши страдания увеличивались, хотя стало заметно теплее. Истощались силы. Даже мамонт стал проявлять признаки усталости. Женщины угрюмо молчали. Только один Авах был бодр и твердил, что хочет во что бы то ни стало добраться до земель, где жили и охотились великие предки.
Понадобилось еще три ужасных дня, чтобы пройти мертвую зону льдов. Начали встречаться слабые признаки растительности. Заболела Намха. Скорость мамонта уменьшалась с часа на час. Это было великолепное, умное, выносливое животное. Инстинкт гнал его к югу, там он чуял спасение. Напрягая последние силы, он мчал нас вперед.
Еще два дня он боролся за жизнь… Но 19 мая утром он испустил жалобный вопль, повернул ко мне огромную голову, посмотрел живыми страдающими глазами и свалился замертво.
Мы выскочили из саней и подбежали к нему. Он дважды вздохнул и замер. Все молчали.
— Теперь дети Мамонта погибнут, — пробормотал Авах.
— Есть другие мамонты в краю солнца, — возразил я.
Мне не хотелось его обманывать, но ведь существуют же слоны. Сказать, что погиб последний мамонт, значило рисковать: все они могли остаться здесь и погибнуть у его трупа.