Забытые острова. Аннушка
Шрифт:
– Слушай, Пьетро, а что бы ты сделал, если бы какой-нибудь мерзавец схватил за жопу твою сестру? Или жену, дочь?
– Э-э-э… я не женат, мэм.
– Потому, наверное, и не женат, что не можешь свою женщину защитить. А я бы пристрелила гада. Так что по моим понятиям, Шень поступил очень мягко.
– Но это негуманно!
– Что же ты не сказал это тем бандитам, которые вас в загонах держали?
– Они бандиты, у них нет законов. Но вы-то цивилизованная дама!
– А вы? Вы цивилизованный человек?
– Да, конечно, - подтвердил мелкий.
–
– Да, да – посыпалось со всех сторон.
– Тогда почему вы вместо того, чтобы подать властям, то есть мне, письменное заявление, принялись устраивать беспорядки?
Клерк опять принялся вещать:
– В демократическом государстве народ имеет право выражать протест, в том числе и таким образом.
– А откуда ты взял, что здесь демократия? Лично я считала, что у нас военный коммунизм, но поскольку меня все упорно называют королевой, пусть будет монархия.
При слове «коммунизм» мелкого аж передернуло. Да и не только его. Но на «монархию» он клюнул.
– Тогда, Ваше величество, вы в силах разрешить создавшуюся ситуацию с позиции современной культуры и морали. Вы же не хотите остаться в истории Анной Кровавой?
Ах ты ж сукин сын! Он за кого меня принимает? Пытается манипулировать, подольстить, но топорно, грубо. Это, значит, он меня держит за тупую отсталую девку? Ну так будет сейчас ему представление. Да и всем остальным тоже.
– Вот именно. И поэтому я их сейчас буду судить. Приведите этих двоих!
Борюсик с Фридрихом метнулись к сараю и вывели оттуда двоих мужиков. У одного рука в лубках и на перевязи, у другого башка замотана, ноги нарасшарашку. Идет с трудом, видно, что неслабо ему прилетело. Я принялась через Борюсика устраивать допрос. По всем правилам: имя, национальность, место жительства. Вот тут народ реально придавило: оказалось, что они не братья по несчастью, а вообще залетные пташки. Два латыша из простых матросов. Ну и, по совместительству, члены абордажной команды. Раз так, ценности для меня они никакой не представляют. А что абордажники – потому и в драку полезли, решили, что с худеньким невысоким вьетнамцем уж всяко справятся. Ан нет, обломилось козлам.
Как оно там должно судиться по правилам, хрен его знает, придется импровизировать. Я мигнула Михалычу, он сбегал, привел вьетнамцев. По дороге объяснил им про суд. Семейство Фам встало напротив покалеченных прибалтов. Между обеими парочками, на всякий случай, встали двое с оружием. Я откашлялась:
– Слово предоставляется Фам Линь.
Девчонка, предупрежденная егерем, сразу взяла быка за рога:
– Вот этот человек, - она указала на того, что со сломанной рукой, - осуществлял в отношении меня сексуальные домогательства. Он оскорбил меня как словом, так и действием.
– Что конкретно он сделал?
Линь замялась. За нее ответил брат:
– Он шлепнул мою сестру по ягодице, назвал шлюхой и в грубой форме предложил вступить с ним в половую связь.
– Вы подтверждаете это? – спросила я латыша. Тот промолчал.
– Кто был свидетелем
– Я, мисс Анна, - заявила стоявшая неподалеку Дзетта. – Я все видела с первой до последней секунды. Все было именно так.
– Кто еще видел это?
– Я видел, - в толпе поднялась рука, и вперед протиснулся средних лет мужичок. Когда-то он, наверное, был весьма упитанным. Сейчас, после принудительной голодовки, он похудел почти до нормы, но его щеки обвисли и лицом он стал походить на бульдога. Это – Генрих Вайс, немец, типичный бюргер со вколоченным с детства орднунгом.
– Я подтверждаю слова этого человека, - заявил он и получил от латыша полный ненависти взгляд.
– Факт преступления подтвержден, - продолжила я свою партию.
– Что вы можете сказать в свое оправдание?
В ответ – угрюмое молчание. Ладно, пойдем дальше.
– Пьетро, ты ведь итальянец?
– Да, сеньора, но я жил во Франции.
– Хорошо. Что во Франции по закону полагается за сексуальные домогательства?
– Два года тюрьмы и штраф тридцать тысяч евро.
– Перелом срастется за месяц. Так что, по сравнению с французскими законами, с этим человеком, - я ткнула пальцем в поломанного, - обошлись очень мягко. Может, в следующий раз он подумает прежде, чем распускать руки. Все, разбирательство окончено.
Народ принялся было расходиться. Клерк стоял в смущении. Видать, до него дошел весь идиотизм его поступка. Я тоже собралась подняться на ноги, но тут со стороны медпункта раздался голос Сары:
– Остановитесь! Вы куда? Вернитесь!
На ее крик остановились как раз-таки не успевшие разойтись люди. Они расступились, и стало видно, что из медпункта – благо, он был неподалеку, ковыляет, спеша, женщина из спасенных сегодня утром. То, что пришла в себя, это хорошо. Но то, что ей рано вставать с постели – это совершенно точно, тут я с Сарой согласна на все сто.
Латыши тоже увидели женщину. На их лицах явно отобразился испуг. Такое чувство, что они не ждали увидеть ее живой. Но деваться им было некуда: один категорически не мог бегать, а за вторым присматривали мои парни. Народ несколько охренел: поднимали ее в сумерках, видели в лицо всего несколько человек, так что большинство людей эта картина повергла в шок. Действительно: так избить женщину, чтобы ее лицо перекосило до полной неузнаваемости – это надо еще постараться. Да и седина в когда-то черных волосах, чувствую, не просто так появилась.
Тетка эта отмахнулась от догнавшей ее Сары, подошла к парочке инвалидов.
– Что, Марис, поломали грабки? – произнесла она на чистейшем русском языке.
– Теперь никого за сиськи не похватаешь. И людей калечить не сможешь, мразь.
Она говорила так спокойно, не повышая голоса, но меня пробрало. Да и сладкой парочке тоже было невесело. Они, может, и хотели бы слинять, но сделать это им сильно мешала пара стволов, упирающихся в спины. Голос тетки показался мне знакомым, я напряглась, вспоминая, где могла его слышать, а она тем временем повернулась ко второму.