Забытые смертью
Шрифт:
Мать из сил выбивалась, пока была надежда, что вернется муж с войны и заживут как прежде.
Отец Овика был известным в городе сапожником. А тут война… Все испортила, оборвала и отняла.
Когда уже Ованеса увозили на фронт, мать долго бежала за машиной, глотая пыль.
Босая, черный вдовий платок сбился с головы, обнажив совсем седые волосы.
— Пусть твоя боль на меня падет! Айствац-джан! — обращалась мать к Господу, моля защиты для сына, и, упав на дорогу, встала на колени в пыль, крестя
Слезы падали в пыль. Разве для войны рожают детей бабы? Разве для смерти поют им песни и мечтают об их счастье, навсегда забыв о себе…
Овик стал Петровичем во втором бою. Он был в разведроте, и его чаще всех посылал на задания лысый пожилой майор, знавший: этот парнишка постарается справиться. Потому что ему было что отстаивать, было за что мстить.
Трижды еле выживал в госпиталях. Но, видимо, молитвы матери уберегли от смерти. И едва затягивались раны, Петрович снова возвращался в свою роту.
Война… Она торопилась собирать свой урожай и косила ребят, не щадя, не глядя на возраст. В коротких передышках не успевали хоронить, подсчитывать потери.
Где это случилось? Когда он увидел ее впервые? Ах да, на переправе через Березину. Какое красивое название у белорусской реки. Но переправа была суровой.
Ованес вместе с двумя разведчиками должен был подавить огневые точки врага на левом фланге.
Обвешанные гранатами, они ночью сумели переправиться на противоположный берег и быстро справились с заданием. Теперь надо было прикрывать переправу. Но разведчиков засекли снайперы и вдавили в землю, не давали поднять голову.
И вот тут услышал Ованес несколько автоматных очередей, протарахтевших совсем рядом, и в наступившей тишине кто-то попросил:
— Эй, вы! Братишки! Дайте закурить!
Ованес оторвал кусок от газеты, насыпал в него махорку. Поднялся, чтобы передать. И онемел. Закурить просила девушка в военной форме. Она привстала из окопчика. Протянула руку за куревом.
— Спасибо, брат! — сказала так, будто годы войны прошла рядом.
— Ты кто? Как зовут тебя? Зачем здесь оказалась? — изумился Петрович.
— Ленка! Разведчица я! Как и вы! Ложись! — толкнула Ованеса и сама залегла на минуту. Вовремя: приметили их немцы.
Во второй раз увидел он ее возле полевой кухни. Там разговорились, познакомились. Понравились друг другу. И даже война отступила перед ними. Не решилась разлучать.
Ленка была на год моложе Ованеса. И тоже считалась самой дерзкой и смелой из всех разведчиц-девчат.
Петрович полюбил, не зная о ней ничего. Кто она? Как оказалась на войне? Откуда забросила ее судьба?
Ленка… Он целовал девчонку в сыром блиндаже. Он боялся за нее больше, чем за собственную жизнь. Он не мог жить без нее и постоянно ждал встречи. Он узнавал ее в кромешной ночи.
Она ни разу не оттолкнула, не избегала встреч. Он видел: она искала его и боялась за него.
Война украсила грудь Петровича орденами и медалями. За горе и утраты, за отнятого отца и слезы матери. За обожженную юность отметила. И подарила Ленку…
Та майская ночь в Берлине была особой. Непривычно тихой, оглохшей от войны. Пахло пылью и порохом. Город — весь в развалинах, будто не видел наступившей весны. А она не хотела уступать войне и цвела всюду, где только зацепилась, уцелела жизнь.
Она пропела над их головами робким голосом птахи, обрадовавшейся тишине и первой влюбленной паре.
Они шли по Берлину, забыв о дорогах войны, оставшихся за плечами.
Короткое объяснение в любви на чудом уцелевшей скамейке у чужого дома было торопливым.
Ленка слушала, затаив дыхание. Не отнимала горячие ладони. Она согласилась поехать с ним, когда все закончится и победа вернет их к миру. До этого оставались считанные дни.
Петрович решил не предупреждать своих заранее. Знал, что сумеет вернуться домой раньше, чем придет письмо. И приехал вместе с Ленкой поздней ночью.
Мать, открыв дверь, не увидела невестку. Повисла на шее сына, плача от радости. Она даже не поняла, не поверила в услышанное.
— Жена? Какая жена? — ахнула от удивления и, оглядев девчонку в военной форме, даже не поздоровалась. Не пригласила в дом. Ушла, поджав в обиде губы. Не оглянулась на сына, возвращение которого минуту назад назвала подарком Господа.
— Входи! — взял он Ленку за руку, ввел в дом. И, усадив, попросил немного подождать.
— Уведи ее! Прогони!
— Почему?
— Честные девочки не мотались на войну ловить мужей. Хватало забот дома. Или у нее семьи не было? Где ее отец и мать?
— Она детдомовская! Сирота.
— Тем более. Разве сумеет такая стать женой? В своем ли ты уме?
— Она войной проверена. Сумела там мне другом стать.
— Вот так она и воевала за твоей спиной?
— Не смей так говорить. Она моя жена, и я люблю ее.
— Где на ней женился, туда и веди. Мне не нужна невестка-сучка. Я ждала, что ты приведешь в дом чистую девушку. А что получилось? Опозорил дом и семью. Да как мы будем смотреть в лицо людям, родне? Вернулся с войны с потаскухой, — упрекала мать.
— Думал, ты искренне обрадовалась мне. Жаль — ошибся. Что знаешь ты о войне? Там я много раз погибнуть мог. И выжил, потому что Ленка была рядом. Тебе этого не понять. На войне не было потаскух. Я ни одной не видел. Мало кому повезло выжить и найти подругу. Я — один из тысяч. Это тебе подтвердит любой фронтовик. Жаль, что сама ты этого понять не хочешь.