Забытые смертью
Шрифт:
Дай мне возможность загладить свою вину, исправить случившееся. Поверь хоть раз в жизни и в мою искренность. Я была плохой. Но я всегда помнила тебя. Даже тогда, когда ты ненавидел. Ты одинок. Я знаю об этом. А значит, тоже не нашел своего счастья. Выходит, и я у тебя — одна на всю судьбу. Горе или радость, но не разменял, не искал сравнений. Пусть проклинал, но не забыл. А значит, способен и простить. Подумай. И не спеши меня отвергнуть. Ты любил меня. И теперь любишь. Не матерись, не спорь со мною. Ведь, не любя, невозможно ненавидеть столько лет! Не любя — не помнят и не живут в
Я говорю о тебе! Но ведь то же самое относится и ко мне! Постарайся поверить не только мне, но и себе самому. Я больше не могу без тебя. Забудь все! Бери себя в охапку и неси ко мне. Не рви письма. Ведь в нем — мой адрес. Ты его когда-то очень хватишься. Не надо выбрасывать и терять последнее. Самих себя. Я это знаю по себе. Найти — всегда труднее.
Мне тяжело. Ведь вылечившись полностью, я не могу считать себя счастливой, покуда несчастен ты — горе мое и счастье. Рискни, приедь. Я жду…»
Леха не верил своим глазам. Он перечитал его. Обматерил грязно и громко не только Юльку, но каждую строку, каждое слово письма.
— Курва наглая! — орал он, дубася кулаками по стволу березы, словно это она, а не Юлька прислала письмо.
Рыжая белка искрой метнулась на соседнюю елку, удивленно на мужика уставилась. Чего кричит, чудак? Потерял пару? Да, одному в тайге не выжить. А мужик вцепился в ствол пальцами. Головой прижался. Плачет. Один. В глуши, чтобы никто не видел, не осмеял.
«Неужели ты, сука, права? Тварь грязная, подзаборная! Зачем встретилась мне на пути, за грехи какие забыть тебя, подлую, не могу! Ты вылечилась! А я — сдыхал! Поверить просишь? Но во что? В то, чего никогда не было! Я любил! Но и это тобой оплевано. Что ты знаешь обо мне? Как живу? А в душу мою заглянула? Нет в ней места тебе! Все отболело! И ты ушла!»
Леха стоял рядом с березой, ссутулясь, чернея лицом.
«Зовешь? Да только нет к тебе дороги. Одна пропасть меж нами. Чтобы одолеть, родиться надо заново. А я уж не могу и не хочу…»
Он довел себя до изнеможения. Он курил до полуночи, не решаясь вернуться в палатку, чтоб никто ничего не заметил, не задавал бы вопросов. Леха ни с кем не хотел говорить и видеться.
В палатке все спали глубоким сном, когда одноглазый вернулся из тайги. Он тихо разделся, лег на раскладушку, но не уснул до самого утра.
Едва рассветная заря забрезжила в тусклом оконце, Леха встал. Искупался в Алдане. И — чудо: словно не было мучительной ночи.
Весь день он обдумывал письмо Юльке. Оно складывалось в мозгу по слову, по строчке.
Вначале хотел отматерить ее так, чтобы помнила до конца жизни каждое слово своей биографии. Все ей припомнил бы. Но… Спохватился, отверг:
«Я не доставлю радости тебе, чтобы убедилась и увидела, как мучаюсь до сих пор, как болят душа и память. Как невыносимо мучительно жить оплеванным. Ты это письмо считала бы доказательством победы надо мною. Ведь так ты пишешь в своем письме. Но, отняв у меня все, имеешь ли сама право на радость? Нет, я ее не доставлю тебе никогда!»
И вечером, едва поужинав, он сел за письмо.
«Здравствуй, Юлия! Ты верно высчитала. Письмо твое я
Леха закурил, чтоб дрожащие руки не выдали усталость, настроение. И немного погодя продолжил:
«Ты пишешь, что сумела вылечиться от всего. Я рад за тебя. Искренне желаю оставаться здоровой до конца жизни. Это самое большое твое счастье и богатство. Ничто другое его не заменит.
Как понимаю, ты довольна работой и жизнью, новой квартирой, сумела восстановиться после заключения полностью. И теперь тебе не хватает лишь самой малости — забавной игрушки для утешения, так сказать, для души. И ты решила выбрать меня. — Чуть не сорвалась рука приписать к этому крепкое мужицкое словцо. Но Леха вовремя сдержал себя. Продохнул негодование и продолжил: — Я не гожусь на роль забавы! Слишком стар для легкомысленных утех. И — в сказки верить перестал, и мечтать разучился. Выветрила всю эту дурь из меня Колыма. Все лишнее выжала, выморозила. Да так, что уже не отогреют никакие условия, прошлое и радужные обещания. — Чуть не послал Юльку магом, но спохватился. — Любил ли я тебя? Теперь и сам не знаю. Ведь любя — не сопоставляешь, не сравниваешь. Любовь, как все считают, слепа. А я жалел не раз, что упустил, забыл ту, первую, какую любил и помню до сих нор. Я обманул ее тем, что не вернулся. И за это сурово наказан судьбой.
Мне нет к ней обратной дороги. Как не бывает возврата в юность. Но в случившемся виню лишь себя.
К тебе я был привязан душой. И, что греха таить, дорожил нашей семьей. Держался за нее. Считал, что это обоюдно. Ведь знал, что ты не девушка, но никогда за все годы не напомнил о том, не спросил и не позорил. Хотя и слышал о блудных кошках, каких сколько ни корми, на улицу потянет. Я верил тебе. Потому что сам не изменял.
Возможно, мне было бы легче перенести твое непостоянство, имей я женщин на стороне. Но в том-то и беда, что можно вылечить болезнь, но не предательство. И тут бессильна медицина.
Случается, и это глушат в себе иные мужики. Но эти — не прошли через Колыму. Их не упекали туда распутные бабенки. Ведь Магадан — это не просто наказание! Это игра со смертью. Попасть туда невиновным и отбыть срок — это уже не предательство, не бабья подлость. Это изощренная жестокость, на какую не способен даже зверь! Он убивает сразу, ты — мучила меня Колымой годы. И хотя отнять жизнь не удалось, искалечила судьбу.
О какой любви ты говоришь сегодня? Почему не вспомнила о ней, когда я отбывал на Колыме?
Тогда ты была еще больна? Но чем? Конечно, не любовью. И уж тем более не ко мне.
Ты просишь прощения у меня за прошлое. Убеждаешь вернуться и начать все заново, забыть пережитое. Но для этого мне надо умереть и родиться заново. Поверь, я такого себе не пожелаю. С меня достаточно. Слишком грязный букет преподнесла мне твоя любовь. Мне от него до гроба не отчихаться. И уж куда там заново начать, дай Бог не видеть тебя никогда в жизни.
Не надо иллюзий, я не вернусь к тебе. И адрес твой беречь не буду. Ты спокойно отправила меня на смерть, как заправский могильщик. Кто ж к таким возвращается, кто верит?