Забытые смертью
Шрифт:
Хотелось есть. И Митька пошел на базар, пусть не поесть, хотя бы посмотреть на жратву. К полудню вовсе из сил выбился. Сел на тротуаре, поджав под себя худые грязные ноги, скинул кепчонку, решив перевести дух. Он прижался спиной к горячей стене дома и подергивался от голода и страха перед неминучей ночью. Пустит или нет в дом сестра? А если пустит — побьет до смерти или не приметит спьяну?
Мальчишка закатил глаза от страха, невольный стон сорвался с губ, по худым щекам ползли слезы. Он устал от жизни, которую еще не начал. Он
Митька так хотел увидеть Бога, что целыми днями смотрел на небо и просил пусть небольшой, но настоящий кусок хлеба.
Когда он оторвал взгляд от легких облачков, увидел, что вокруг него собрались люди. В кепке, которую он оставил на асфальте, полно денег. А какой-то мужик сует ему в руку стакан мороженого.
Сердобольная старушка, отломив кусок батона, подала Митьке. Он проглотил его тут же торопливо. И люди, охая и ахая, полезли в кошельки.
— Бедный ребенок. За что ему такая доля? — сетовали вслух.
— Где мать, отец?
— Умерли. От голода, — скрипнул Митька пересохшим горлом.
Рубли и трешки, звонкий дождь монет посыпался в его кепку. Митька рассовывал по карманам непрошеное подаяние. А оно текло рекой. Карманы распухли и отяжелели. А люди, жалея уродство и малый возраст, не могли пройти мимо Митьки, не положив в его кепку и свою толику.
К вечеру Митька еле дотащил мелочь до мороженщицы и, обменяв ее на бумажные деньги, немало удивился. Целую кучу денег заработал, не шевельнув и пальцем.
Мальчишка долго стоял возле стены, не зная, как ему поступить с деньгами, пока пожилая мороженщица не подсказала:
— Беги, дурак, домой, покуда тебя не ощипала блатная кодла. Они и деньги отнимут, и душу вытрясут.
Митька здорово струхнул и со всех ног кинулся домой. В знакомую дверь он заколотился обеими кулаками, боясь, что кто-то вот-вот нагонит, схватит за шиворот и отнимет подаяния.
Сестра, еле держась за стену, с трудом открыла Митьке дверь.
— Где тебя носит, зараза горбатая? — Отвесила затрещину, вогнала мальчишку в угол.
— Не дерись, тогда скажу, — шмыгнул сопатым носом и, подтерев его рукавом, задрал нос, глянул на кудлатую пьяную бабу, занозисто продолжил: — Я теперь богатее всех стал. И если прогонять станешь, любой меня к себе возьмет. И кормить будет колбасой с пряниками.
— Это за то, что ты их койки не только обоссывать, а и обсирать будешь? — расхохоталась та громко.
— А вот за что! — вытащил Митенька пригоршню денег, крепко сжатую в кулаке.
— Украл? — ахнула сестра, бледнея, и схватилась за полотенце.
— Нет, не украл! Заработал!
У Тоськи
— Где заработал, как? — изумилась откровенно. И Митька решил помурыжить.
— Вначале чаю мне налей. Да сладкого, с булкой. А потом спрашивай, — сел к столу уверенно.
Тоська в удивлении рот раззявила, потянулась к деньгам. Но Митька сунул их в карман.
— Дай пожрать, — потребовал настырно. И, только наевшись от пуза, разговорился с сестрой за чаем. Признался, где взял деньги. Сказал, сколько их у него.
Тоська даже вспотела, пересчитывая деньги. Руки ее тряслись, как в лихорадке:
— Митенька, родный, да ссы ты мне хоть на голову, слова не скажу! Прости меня, дуру! Это до чего я тебя довела, кровинка горемычная! Христарадничать стал. Эх, жизнь проклятая!
— Чего воешь? Не я один! В городе полно побирушек. А я просто сидел. Не просил. Сами подали. Я у Бога просил. Хлеба. Он и дал…
— Я ж на фабрике за месяцы столько не зарабатывала, сколько ты в один день принес, — призналась Тоська.
— Брось пить. Если б не это, нам хватало бы на хлеб, — одернул Митька.
— Зато теперь у нас на все хватит…
— Водку не покупай. Не то больше ни копейки не отдам, — пригрозил мальчишка на будущее.
Но Тоська не удержалась. И к вечеру набралась так, что снова уснула на полу. Утром клялась бросить выпивоны. Не ругала Митьку за мокрую постель. Молча возилась у плиты и корыта. Митьке наскучило сидеть в доме, и он незаметно шмыгнул в дверь, пошел на кладбище навестить могилы отца и матери. В переполненном трамвае доехал «зайцем» до ближайшей остановки и поплелся знакомой дорогой, загребая пыль босыми ногами.
Посидев у родных могил, Митька, как всегда, пожаловался отцу с матерью на сестру-пьянчугу, на несносную жизнь, на горбатую судьбу, отнявшую вместе с родителями все радости детства. Просил забрать его с белого света.
Митька плакал искренне. Он просил отца и мать сжалиться над ним хоть раз в жизни и забрать от пьяницы сестры. Мальчишка кланялся могилам, искренне веря, что родители видят и слышат его.
Посидев около могил немного, он встал И, шатаясь, пошел по дорожкам кладбища, вышел и сел у ворот перевести дух и немного успокоиться. Так он делал всякий раз.
На грязном лице его еще не обсохли слезы. И горбун сидел, вздрагивая от недавних рыданий, шептал молитву, какой научила сестра, прося у Бога для родителей царствия небесного.
Он знал, что обращаться к Господу мужчина обязан с непокрытой головой, а потому отложил кепку в сторону — на траву.
Был воскресный день. И люди с утра шли на кладбище со всех концов города. Другие — уже возвращались.
И снова в кепку Митьки посыпались деньги. Разные. Одни бросали их мальчишке мимоходом, другие просили помянуть родственников. Все жалели зареванного, грязного, горбатого мальчишку, худого и дрожащего, как лист на ветру.