Забытые: Тени на снегу

Гущина Дарья

– Рано зима нынче, – озабоченно проскрипел лекарь. – Не к добру это… Сюда прошу, чали.

Не открывая глаз, я пошла на голос и через десять шагов, поднявшись на три ступеньки, с облегчением нырнула в очередной дверной проём и спасительный сумрак.

Да. Рано. И осенняя магия утекает из меня, как вода из разбитого кувшина. И выходит из тени, просыпается от вынужденной спячки волшебство старой крови. И ещё несколько дней мир будет… меняться. Меняться – для меня, для себя оставаясь прежним. Резче свет и ярче тьма, чётче запахи и громче звуки, теплее холод и жарче огонь… И ближе

память. И ближе дух мира – Шамир на просторечье – помогающий, подсказывающий и поддерживающий. Люди не слышат, а мы… А нас, его первых детей, осталось слишком мало.

Но почему же зима поторопилась?.. В случайности я никогда не верила. Где-то что-то стряслось, отчего зимние чары выплеснулись в мир, хороня осеннее волшебство под ледяными сугробами, выстужая последнее солнечное тепло, отрезая кудесников от силы. И сколько таких, как я, оказалось в западне – без магии, в бездорожном захолустье?.. И сплетённые заранее чары потеряют половину силы, и новые взять негде…

Нет, не верю я в случайности. И, может, ночью на озере найду если не ответ, то зацепки.

Сырым сумрачным коридором мы прошли вглубь башни и спустились по узкой витой лестнице в подвал. Привыкая к изменениям, я насторожённо принюхивалась, прислушивалась и присматривалась. Влажные касания сквозняков. Эхо шаркающих шагов лекаря. Подвижные тени редких желтоглазых факелов. Кровь. И меня потянуло к ней, как замёрзшего к солнечному теплу.

Я напряглась. В подвалах ощущалась старая кровь. Старая – давно пролившаяся. И старая – волшебная. Говорящие, пишущие – кто-то из них. Но, скорее всего, пишущий – их горячая кровь сильнее, чем тёплая говорящих.

Однако не просто так напало на город неизвестное чудовище. Солнечная осень, столичная ярмарка – и, конечно, съехалась вся округа: из соседних долин, и из ближайших городов Серединной равнины. Даже люди старой крови. Обычно мы держимся подальше от хладнокровных, но – ярмарка. Раз в сезон рискнуть, чтобы вести послушать, запасы на зиму сделать…

Их ждали.

– Мышами несёт, чали, – виновато вздохнул лекарь, по-своему растолковав моё взволнованное дыхание. – Вишь, на огонь-то осветительный чаровнику силы хватило, а вот мыши… Неистребимы.

– Кота завести не пробовали? – беззлобно полюбопытствовала я, предполагая ответ.

– Бегут, стервецы, – буркнул провожатый и распахнул очередную скрипучую дверь.

Бегут… Значит, ощущают насильственную смерть и боятся. Старая кровь умеет «рассказывать» и предупреждать даже спустя долгое время. Животные чуяли это инстинктивно – там, где кровь кричит об убийстве, безопасной жизни нет и не будет.

За дверью находился узкий извилистый коридор с редкими жёлтыми огоньками на стенах и многочисленными дверьми. Что за ними, меня не интересовало. И неодолимо тянуло ниже – на следующий этаж. И когда мы начали спускаться по второй лестнице, я услышала шёпот – тихий, робкий, невнятный. И убедилась в своей правоте – точно кровь пишущего. Говорящий оставил бы более внятное послание. Собственно, лишь ради них говорящий и открывал рот, всё остальное время – бывало, всю жизнь, – он молчал.

Ледник оказался маленьким и явно рукотворным – и чаротворным.

Очередной коридор – повтор верхнего: сырой полумрак, безликие двери, скудные огни. Лекарь без остановки дошёл до пятой слева двери, открыл её и посторонился, приглашающе махнув рукой. И шёпот стал громче. Слов не разобрать, только интонации – просительные, предупреждающие и отчего-то виноватые.

Я шагнула на зов крови и сразу же увидела то, что толстяк с постоялого двора многозначительно назвал «останками». Ледяные стены, наросты на полу, сосульки на потолке. И мерцающие капли крови в прозрачном ледяном выступе на стене.

– Вот так всё и было, чали, – проскрипел позади меня лекарь. – На двери дома. С ней и забрали. Видишь рисунок?

Я промолчала. Капли напоминали… тень. Я чуть сместилась в сторону, закрыв спиной огонёк, и моя тень легла на «рисунок», повторяя его очертания. Голова, плечи, руки… И голос стал громче, настойчивее.

– Выйди, чалир, – попросила я тихо. – Прошу.

Лекарь молча удалился, прикрыв дверь.

А я протянула руку к чужой тени, и на моей ладони заплясали белые искры. Не для того она сотворена – не для разговоров… И сделана неправильно. И откуда только узнали – это ведь наши чары, искрящих… И совершенно точно это дело рук разумного существа, кудесника, а не чудовища с озера.

Мы творим посмертные тени, чтобы они указали путь – к тайникам, семье, дому. Вероятно, и эту тень сделали, чтобы добраться до других пишущих и тайн старой крови. Но что-то в ритуале пошло не так.

– Говори, – я шевельнула пальцами. – Скажи.

И тень тоже шевельнулась. Дёрнувшись, она потемнела, вытянулась и обрела явные женские очертания – изящная шея, хрупкие плечи, кружевная шаль, стянутая на высокой груди, длинная юбка. Мелкие волнистые прядки, выбившиеся из строгой прически, качнулись, и женщина хрипло выдохнула:

– Сын. Дорог. Ушёл писать. Всегда… отпускала. Двенадцать по людским меркам. По нашим – мужчина. Сам по себе. В городе ждала. Но Уводящая… успела раньше. Утянула на свою Тропу.

– Кто? – настойчиво уточнила я, и моя ладонь заискрила ярче. – Кто тебя убил? Помнишь?

На тёмном лице на мгновение проступили глаза – большие, болотно-зелёные, как у всех пишущих. Разочарованные.

– Нет. Ушла со двора. Ярмарка – и в ночь торговля. Закрыла дверь. И сразу Тропа. Я – не ты, искорка… Мирна. Так меня звали.

И всё. Тень начала расползаться ветхой тряпицей. До смерти она думала лишь об одном – о сыне, и кровь впитала эти мысли. И только эти.

– Я писала, – Мирна сердито тряхнула головой. – Я много писала, искорка. Что-то – Дорогу, когда учила. Что-то – себе. Спроси обо мне. Найди мой дом. Найди. Читай. Поймёшь. И Дорога… поищи. Прошу. На Гиблой тропе его нет. Он где-то здесь. Живой.

Я молча кивнула, про себя с досадой понимая, что нет. Не найду. Кровь выдохлась, рассказав последние воспоминания, и её так мало… Надо поискать ещё – в доме, рядом с ним. Пишущие работают кровью и всегда оставляют много следов. Найду их – найду и парнишку.