Забытый скакун
Шрифт:
Поляков был пьяница, вел разгульную жизнь, с людьми и лошадьми обращался плохо, работать у него было тягостной обязанностью. Белун от него убежал и поступил к Струве – опять жокеем; для тренера чувствовал себя слишком молодым. Вернулся в Москву.
Струве на зиму уезжал к себе в имение в Ковенскую губернию. Белун с ним не поехал, остался в Москве. В 1914 году он наконец получил права тренера.
Затем – война; он был в пехоте; вернулся после революции – в Москве на опустевшем ипподроме стояли похудевшие скаковые лошади. В стране еще не закончилась гражданская война. Белун работал в
Великая Отечественная война захватила Белуна в Пятигорске, на скачках. До 1942 года он был начконом в Новосельском районе, где имелось три больших конефермы, разводивших полукровных английских лошадей. Когда немцы стали подступать к Северному Кавказу, он эвакуировался вместе с лошадьми и обслуживающим персоналом. Железные дороги уже были перерезаны противником; лошадей гоном гнали до Дербента.
Некоторое время он работал в Кустанае, входившем тогда тоже в Уральский трест, затем его направили для работы в 118-й завод. Заводу нужен был опытный тренер, знакомый с русской верховой породой. Белун приехал сюда с жеребцом Зефиром (полукровная английская), бившем всех своих конкурентов на Фрунзенском ипподроме. Белун стал руководить всем тренингом молодняка. Так началась его работа в Талом Ключе.
Теперь, на шестьдесят четвертом году жизни, он снова ехал на большие скачки, показывать свою работу и смотреть работу других. Во Львов приехали на двенадцатые сутки. Они приехали последними, скачки уже начались. Шел третий день соревнований; Уже было разыграно несколько больших призов – приз Открытия, Большой весенний, Большой кобылий. Состав участников был очень сильный (буквально все лучшие заводы страны прислали своих лошадей и жокеев), и Белун хотел оттянуть начало выступлений, дать лошадям отдохнуть с дороги, но уже на следующий день им сказали, что надо выступать.
Для начала Белун решил устроить парад русских верховых лошадей. Это было первое выступление русских верховых лошадей – за весь советский период и, пожалуй, даже за всю их полуторавековую историю, – когда они выступали большой однотипной группой. Львов видел их впервые.
Львовский ипподром – крупнейший в Союзе и один из больших в Европе. Немцы, отступая, изуродовали его. Они взорвали бетонные трибуны, разрушили конюшни, служебные помещения. Сейчас разрушения не были видны. Развалины убрали, на их месте были сделаны временные деревянные трибуны.
Старший врач Львовского ипподрома Никольский оказался старым знакомым Белуна. Они вместе работали на Лимаревском заводе. В свое время Никольский очень увлекался русскими верховыми лошадьми и в пору первого восстановления этой породы много сделал для нее. Увидев своих любимцев, он пришел в неописуемый восторг.
– Приехали?! – восклицал он. – Вот хорошо-то! Замечательно! Замечательно!
Он готов был целовать каждую лошадь.
– Вот никак не ожидал, что встречу вас здесь! – заявил Никольский.
– Это
– Да ведь далеко… Львов и Урал!
– Ну, уж наверно не поэтому, – усомнился старый тренер.
Всех приехавших встретили хорошо, для лошадей были подготовлены конюшни, людям – жилье. Вообще организация скачек не оставляла желать ничего лучшего.
Для парада Белун отобрал девять жеребят – всех чисто-вороных. Посадили жокеев в ярких камзолах. Никольский выступил перед публикой с объяснением, что за лошади русско-верховые, откуда они приехали.
Львовская публика, избалованная зрелищем хороших лошадей, привыкшая видеть у себя лучших представителей рысистых и скаковых пород, очень хорошо встретила появление группы вороных коней. Аплодисменты неслись со всех сторон. Львовцы еще не забыли уральских Добровольцев, танкистов Уральского добровольческого танкового корпуса, части которого три года назад освободили город от врага. Уральские танки первыми ворвались в город и вышибли из него фашистов; в знак признательности трудящиеся Львова послали тогда письмо с благодарностью трудящимся Урала. Теперь львовцы снова видели у себя посланцев далекого Урала, но уже – на скаковом поле.
В тот же день уральские кони выступили в скачках.
Белун, видевший на протяжении последних пятидесяти лет все крупнейшие скачки в стране, волновался так, как не волновался, пожалуй, с того дня, как первый раз сел на чистокровного скакуна. В сущности, это были соревнования не только между лошадьми и жокеями, но и между коллективами заводов. Кто – «первым к столбу»: кто после тяжелых лет войны добился наилучших результатов в разведении коней и выставил на скачки лучшие экземпляры? На самом видном месте над трибунами висел плакат – высказывание Буденного: «Интересы обороны и хозяйства нашей страны в одинаковой мере требуют всемерного развития коневодства, и верхового особенно». Дать лучшего верхового коня стране! Это был тот девиз, которым последние четверть века Белун руководствовался в своей работе.
Сморщенное заветренное лицо тренера выражало крайнюю степень озабоченности. Лошади не успели размяться после продолжительного пребывания в вагоне, проездки не было, между тем многие их соперники жили (здесь уже второй месяц, отлично успели разработать свою мускулатуру, применились к ипподрому. Что-то будет? Белун негодовал на то, что извещение об их участии в соревнованиях было получено с запозданием; из-за этого они задержались с выездом и приехали во Львов уже после открытия скачек, когда времени на тренировку не оставалось.
Его тревогу разделял и жокей Козачук, и другие приехавшие с ними люди. Очень тревожился за своих любимцев и старший врач ипподрома Николай Николаевич Никольский. Он безоговорочно отдал свои симпатии коням; приехавшим с Урала, с той минуты, как увидел их, и по нескольку раз на дню забегал в конюшни, чтобы еще раз полюбоваться ими и перемолвиться с Белуном.
В этот день скакали пять жеребят, в том числе Бедуин. Бедуин очень беспокойно вел себя в дороге и при: чинил немало хлопот сопровождавшим его людям. На Бедуине скакал Козачук – опытный жокей. Белун сам вывел Бедуина и, незаметно пожимая руку Козачуда, сказал: