Зачем цветет лори
Шрифт:
— Заверни вот это, — он кивнул на выбранные товары.
Девушка медленно поднялась, чувствуя, как дрожат ее ноги. Неловко принялась заворачивать ткани и одежду в тонкую бумагу. Ее щеки горели. Мужчина смотрел в окно, на пыльную улицу городка.
Лавочница переступила ногами, подошла к нему, протянула свертки.
— Я..- неуверенно сказала она, — я могу сделать… остальное…
И жарко покраснела, осознав,
Аид положил на прилавок монеты и отвернулся, ему было скучно. Еще одна рабыня. Встреченному на пороге лавочнику он даже не кивнул, и тот проводил взглядом неучтивого гостя. И бросился внутрь, потому что в лавке плакала его молодая жена.
— Милен, любимая, что с тобой? — вопрошал лавочник, нежно обнимая супругу, — что случилось? Он обидел тебя?
Милен качала головой, отталкивала его руки и морщилась от поцелуев. Ее взгляд бездумно смотрел на рассыпанные по полу розовые жемчужины.
Вернувшись в гостиный дом, аид кинул свертки на стол. В соседней комнате была раяна, и даже через стену он чувствовал запах лори, ее запах, который заставлял его жадно втягивать воздух и стоять у стены, надеясь уловить хоть малейший звук. Стены в гостином доме были слишком тонкими для чуткого тренированного слуха аида. Он слышал плеск воды, слышал ее блаженный вздох, когда она опустилась в ванну. Слышал и медленно перебирал нежные ткани, что купил для нее.
Произошедшее в лавке не оставило в его памяти ни одного воспоминания, ни малейшего следа. Всего лишь еще один жадно открытый рот, не слишком умелый, но свежий и приятный в своей неопытности.
Аид воспринимал это именно так. Не девушка. Рот. Все.
Хотя, аид вообще об этом не думал. Если он хотел кого-то, он брал, потом застегивал штаны, перешагивал и шел дальше. Незначительные моменты бытия, не оставляющие ни чувства, ни воспоминаний.
Единственная, кто будоражил его мысли, и заставляла снова и снова думать о ней, была раяна. Раяна, которую по какой-то странной прихоти он решил укутать в шелка, одеть как королеву.
Он сжал зубы, заставляя себя выкинуть ее из головы.
В цитадели маленького Рана учили не думать. Учили выполнять приказы. Выбрасывать за ненадобностью мысли, эмоции и чувства, откидывать воспоминания и привязанности. И Лавьер был хорошим учеником. Слишком хорошим. Он так просто отбрасывал человечность, что пугал даже своих наставников. Он не был жестоким, он был… равнодушным. Жизнь не имела для него значения, и самое страшное, что не только чужая, но и своя. Как сломать мальчика, которому все равно? Который не боится боли и лишь улыбается, на очередное испытание?
Не всех мальчиков цитадели учили
Почти ни у кого в цитадели не было выбора кем стать, светлым или темным. За ребенка всегда решал дар. Только в редких случаях дар был так силен, что мог повернуться в любую сторону, так было с Раном. Свой выбор он сделала сам, и не жалел о нем. Ему вообще это было несвойственно, сожалеть о чем — либо.
Сейчас Лавьер сидел в расслабленной позе, сложив кончики пальцев и закрыв глаза, и заставлял себя не думать. Концентрация не помогала, и это удивляло аида. Его тело и сознание всегда с легкостью подчинялись железной воле, а сейчас почему-то сопротивлялись.
Не зря владыка повелел уничтожать раян. Слишком велика их сила, сила обольщения, сила лори, что способна лишить разума и поработить волю.
Оникс попросила прислужника принести ужин ей в номер. Тот кивнул и ушел, а девушка со страхом ожидала, что он вернется с отказом, что аид не разрешит.
Но нет. Прислужник принес поднос, с горячим супом и телячьим рагу, молоко и лепешку, ловко расставил все это на столе и удалился. Оникс подвинула стул, радуясь, что может поужинать, не привлекая посторонних взглядов. Однако побыть в одиночестве ей не удалось.
Конечно, зря она обрадовалась. Поужинать в своей комнате означало поужинать в компании аида.
Он сел напротив, сам к еде не притронулся, только смотрел. У Оникс испортился аппетит, но она продолжала жевать из чистого упрямства. Лавьер молчал, а девушка тяготилась его присутствием.
— Ты сегодня расстроила меня, раяна, — наконец сказал он, — когда пыталась разорвать аркан. Не делай так больше.
Оникс слизала с пальца капельку молока, что нечаянно пролила, когда он заговорил.
— Сдохни, аид, — отозвалась она, не глядя на него.
И не увидела его вспыхнувших глаз, заворожено наблюдающих за ней. Только подняла голову, когда поняла, что Лавьер смеется.
— Порой мне кажется, что ты специально меня злишь. Может тебе нравится, когда я тебя… наказываю? Скажи, я буду делать это чаще.
Оникс отложила лепешку. Положила руки на стол и чуть наклонилась, пристально глядя в его глаза.
— Я тебя ненавижу, аид. Ты убийца и чудовище. Надеюсь, тебя сожрут демоны архара. И то, что ты называешь «наказанием», эти твои мерзкие прикосновения вызывают у меня омерзение. Я доступно объяснила? Тебе понятно, аид?
Оникс откинулась на спинку стула. Ей было страшно. Очень страшно. От его глаз, вмиг ставших темными, от лица, без единой эмоции.