Зачем ловеласу жениться
Шрифт:
Медленно… побыстрее… теперь потише.
Бел опустила спящего младенца в кроватку и, осторожно покачивая ее, держала ладонь на животике малыша, пока тот крепко не уснул.
Но она по-прежнему стояла рядом с колыбелькой, любуясь его личиком, его круглыми, словно у херувима, щечками. Такой красивый, такой чудесный мальчик.
— Спи, любовь моя, — сказала она по-испански, затем повторила то же самое на английском.
Когда она только вышла замуж, сильные чувства, которые пробуждал в ней муж, пугали ее. Но постепенно благодаря терпению и заботе Тоби она научилась наслаждаться супружеской страстью и не бояться ее. Однако ничто не могло подготовить ее к этому — безграничной любви матери к своим детям. Она не способна была контролировать это чувство, и отделять эту любовь от страха, ее сопровождавшего, она тоже не могла.
И сейчас, глядя на младенца, спавшего так мирно, она вдруг с необычной остротой осознала: как бы они с Тоби ни стремились его оберегать и защищать, как бы плотно ни окутывали его коконом любви, их ребенку неизбежно предстоит узнать, что такое боль, болезнь, опасность, грусть.
Но он никогда не узнает об этом от матери. Это Бел могла ему гарантировать.
За спиной у нее тихо скрипнула дверь.
— Это всего лишь я, — прошептал знакомый голос. — Не пугайся.
Дверь так же тихо закрылась, и через мгновение сильные руки обвили ее талию.
Тоби опустил подбородок ей на плечо.
— Он уснул?
— Да, только что.
— Вот и хорошо. — Он прикоснулся губами к чувствительному месту у нее за ухом, и поцелуй его словно эхо прокатился по всему ее телу. Бел тихонько застонала, наслаждаясь лаской. Тоби всегда знал, куда ее поцеловать, чтобы у нее задрожали колени. — Лидия у речки со всей компанией, — прошептал он. — У нас есть немного времени, чтобы побыть вдвоем.
Она прижалась к нему спиной, и ладони его накрыли ее груди. Сейчас молока в них не было, и они были мягкие и чувствительные
— Я не хочу будить ребенка, — запротестовала Бел вяло и неискренне.
— Мы его не разбудим. — Тоби взял ее за руку и увлек в смежную спальню. — Мы будем вести себя тихо, очень тихо.
Бел лукаво улыбнулась мужу. Он прекрасно знал, как ей трудно вести себя тихо, когда они предаются любви. Объятия Тоби — самое надежное, самое безопасное место на свете, только в его объятиях она забывала о сдержанности. А он постоянно побуждал ее громко стонать и кричать в постели. Иногда даже визжать. А в последнее время все чаще заставлял ее смеяться.
Но среди дня, как вот сейчас, когда спящий ребенок находился рядом и они должны были вести себя очень и очень тихо, он любил ее так нежно, так ласково, что заставлял проливать тихие слезы радости.
А потом она лежала в его объятиях, и каждый ее вздох был наполнен счастьем. Полуденное солнце золотистой каемкой очерчивало скульптурные контуры его плеч, его груди, высвечивало в его волосах янтарные блики.
— Ты красивый, — сказала она ему.
— Дорогая, а я как раз собирался сказать тебе, что это ты необычайно красивая, — ответил он с улыбкой.
Крепко прижавшись друг к другу, они уплывали в то волшебное царство, что находится между бодрствованием и сном.
— Тоби, а мы всегда будем так, до безумия, счастливы? — спросила она неожиданно.
— Наверное, нет, — ответил он сонным голосом. — Но ты ведь все равно будешь меня любить?
— Да, конечно. — Она еще крепче к нему прижалась. И в тот же миг ребенок проснулся и заплакал.
Четверть часа спустя в спальню вошла Лидия — в слезах и с ободранными коленками. А потом из Уинтерхолла пришла депеша с сообщением — Тоби должен был немедленно выезжать. Якобы возникла какая-то проблема с овцами.
Послеполуденная идиллия закончилась, чары рассеялись…
Но любовь осталась. Она была и будет всегда.