Зачем тебе ведьма, ведьмак?
Шрифт:
Фыркнул.
— Дарий.
— А меня называй Госпожа Ведьма.
Ответом был тяжёлый взгляд.
— Я Арина.
— Непохожа ты на Арину.
— Ну знаешь, мама с папой не спрашивали, как меня назвать!
Он поравнялся с лошадью и поглядывал иногда на меня снизу вверх. Кобылка послушно шла вперёд по дороге и без его понукания.
— А ты помнишь родителей? — в тоне сквозило лёгкое удивление.
— А с чего бы мне их не помнить?
— Когда навь из смерти возрождается, вся память о жизни уходит. Как ты умудрилась сохранить её?
— Так это истинная навь. А я
Он аж с шага сбился. Его понять можно — таких, как я, исчезающе мало. Да и мы, ведьмы, о подобном особо не распространяемся. Если кто из нас умудряется дитя завести, его проще ученицей звать. Так жить легче будет и тебе, и ей.
— И от кого рождённая? Ведьмы только женщины бывают. Кто твой отец?
— Не скажу.
— Дай подумать… — Ведьмак почесал свой резко очерченный подбородок. — Вряд ли кто-то из низших, всё-таки ведьмы видом как люди, не свяжутся с водяными или домовыми. Леший? Может быть. Недаром ты одна в лесу жила, как отшельница. Хотя не похоже. Но ведь не человек же. Так кто же?
— Кащей бессмертный! — подсказала я.
— Смеёшься?
— Может быть, — сказала я и не стала больше разговаривать. Пусть подумает, потренирует извилину в голове. А то поди только мускулы развивает — вон какой плечистый.
Впереди между деревьев показался просвет. Вышли в поле. Паханное, засаженное, уже скоро жать. Гляди, как колосья налились, хоть картину пиши. А за полями и деревеньку видать. Причём не самую маленькую, похоже, не меньше полсотни дворов будет. Неужели прямо через неё пойдём? И не боится ведьмак тащить через честный люд ведьму. Ещё, чего доброго, камнями закидают, селяне человеколюбивые. Я поёжилась.
А этот прёт, словно сам чёрт ему не брат. Я хоть и напряглась, но только внутренне. Снаружи — само спокойствие. Словно это не я со связанными руками качусь средь бела дня. Ладно, прорвёмся. Если селяне начнут гавкать, отобьюсь, даже если ведьмак помогать не станет. Полог Леды всё ещё на мне, от ножа да от стрелы защитит, а если нужно будет, ещё что-нибудь через ведьмаковский Силобор протащу. Панику в деревню вывалю, пусть бегут и пятками сверкают, хоть поржу. Руки бы ещё развязать — но до такого уровня доверия нам далеко, если вообще когда-нибудь придём. Хотя представлять, что я целый месяц с зудящими от русальего волоса запястьями буду ходить, откровенно не хотелось.
Домишки в деревне все как на подбор были ладные, заборы крепкие — значит, мужики в деревне обитали работящие. На окнах занавесочки, портки стиранные сушатся, кошки лоснящиеся — похоже, и хозяюшки тут не подкачали. Ну просто умиление, а не поселение! Сейчас мы разбавим вашу бочку мёда хорошим таким половничком дёгтя.
Ожидаемо, наш визит взбаламутил деревню в считаные минуты. Вперёд уже помчались мальчишки, нести на хвостах вести о ведьмаке с живой ведьмой. Что удивительно, когда я в ближайшее к дому село приходила в своём натуральном обличье, никто ни разу не заподозрил во мне навь. А тут — пожалуйста, раз старая и в лохмотьях, то наверняка колдунья. Как же легко их обманывать, даже неинтересно как-то.
На двух самых крайних домах окна запахнули сразу да ещё так торопливо, что стёкла не вылетели только чудом. Из третьего вышел мужик. Медленно
— Дня доброго, — поприветствовал ведьмак. — Мне нужна лошадь. Торговаться не буду, дам за неё хорошую цену.
— Дальше по улице площадь и дом старосты, там спросите. — Мужик мотнул головой куда-то в сторону, а потом поднял мрачный взгляд на меня. Я не удержалась и подмигнула ему. Он моргнул и шагнул назад. Хорошо ещё осенять себя защитными знаками не стал.
Ведьмак поблагодарил, и мы двинулись дальше.
Громкое название «площадь» досталось широкому пятачку земли вокруг пруда. Дома здесь расступались, беря пространство в большое кольцо. Трава была почти до земли выедена коровами и козами, но их прямо сейчас распихивали по подворьям перепуганные хозяйки. Мужики уже сгрудились в кучу на самом широком месте. Позади них прятались любопытные дети.
На меня ожидаемо смотрели с нескрываемой злобой и страхом. Впрочем, мой спутник тоже не удостоился радушных взглядов. Хоть и чистят ведьмаки мир от таких тварей, как я, да только при этом, видать, навьим духом пропитываются. Уважать — уважают, но любить — это увольте. Неблагодарный он, этот добрый люд.
Вперёд выступил пожилой мужик, видимо, староста. Он был уже седым, но из той породы, когда с возрастом приходит бес в ребро. Крепкий, быстроглазый, решительный, он начал с самого животрепещущего вопроса:
— Ты зачем, ведьмак, к нам в мирную деревню чудовище притащил. А ну как она отвяжется и пойдёт честнЫх жителей портить?
— Не переживайте, — миролюбиво, но без заискивания ответил Дарий. — Я ей не позволю никому навредить. Она под сдерживающими чарами. И я к вам проездом ненадолго и по делу. Как закончу — сразу уеду, задерживаться не буду. Мне нужна лошадь. Любая, способная передвигаться. Я заплачу за неё хорошую цену. Двойную.
В толпе начали перешёптываться. О, а вот и защитные знаки в ход пошли! Недолго они продержались на одной смелости. Бабы постарше прожигали своей ненавистью во мне дыру. Пара молодок почти не поднимала глаз, но на ведьмака изредка бросали заинтересованные взгляды. Могу их понять, мой спутник — мужчина видный, окутанный романтическим флёром дорог и странствий. Но этот флёр не действовал на парней: те сжимали в руках выдернутые из ограды дубины. Везде одно и то же.
Я зло усмехнулась, разглядывая этот балаган. Эх, разметать бы тут всех по выселкам, в крапиву, чтобы не смели на приличных ведьм зыркать. А ведьмак стоит — нипочём ему. Ясно же, что помогать нам не хотят. Он бы ещё на ночлег со мной попросился!
Староста заложил большие пальцы рук себе за плетёный пояс.
— Я требую, чтобы ты немедленно увёл ведьму из нашей деревни! Сожги её вон за полем — и тогда будем о лошади говорить.
— Я уйду сразу, как только получу лошадь. А уж как с ведьмой поступить, решу без вашего ценного мнения.
Спокойствию Дария можно было позавидовать. У меня же аж руки чесались, так хотелось что-нибудь сотворить. Или вытворить.
Мужики сзади загомонили, бабы заохали. Агрессия против нас возрастала. А староста, ободрённый этой гулкой поддержкой, зло выдал: