Зачем убили Сталина? Преступление века
Шрифт:
Вот так «полицейская» держава, в которой образованный, развитой и несколько даже опальный (в те годы) гражданин не знаком с аббревиатурой, за которой скрывается главное «полицейское» ведомство!
Нет, но мере того как страна освобождалась от тяжести развалин, она дышала все более полной грудью, потому что становилась год от года богаче, образованней, мощнее, а значит — и свободнее.
Сам же Сталин старел и слабел…
В 1945 году в ответ на предложение поставить в берлинском Трептов-парке его исполинскую статую он отверг идею в весьма иронической манере. И кончилось тем, что в Берлине
К началу 50-х годов он уже не возражал, например, против разработки в 1949 году проектов монумента себе для Всесоюзной сельскохозяйственной выставки или против установки на входе в Волго-Донской канал в Сталинграде огромной его бронзовой статуи.
Впрочем, вряд ли это можно было расценивать как признак личностного одряхления Сталина. Он до конца оставался Сталиным и к бронзе был, как я понимаю, достаточно равнодушен. Однако Волго-Дон, начинающийся в городе, не просто носящем его имя, но ставшем символом непобеждаемого народа, должен был стать одним из символов эпохи.
А это была эпоха — как ни крути — Сталина! Это была эпоха и Ленина, и воздать должное Ленину были обязаны и страна, им начатая, и сам Сталин — как единственный выдающийся ученик Ленина. Но ведь это и делалось на том же Волго-Доне — на одном берегу в его устье должен был встать огромный бронзовый Ленин.
Однако страна была обязана воздать должное и самому Сталину. Ленин на одном берегу входа в Волго-Дон — это логично. Но даже для архитектурной симметрии (не говоря уже о «симметрии» исторической) на другом берегу должен был встать Сталин.
Это понимали все, понимал и Сталин.
К тому же ему уже пошел восьмой десяток — возраст немалый в любом столетии человеческой истории. Бронзовый Сталин на входе в Волго-Дон мог уже в ближайшие годы стать посмертным памятником.
Нет, я не усматриваю в согласии Сталина на собственные монументы чего-то малодостойного. Он ведь оставлял согражданам страну, которую «от Москвы до самых до окраин» покрывали строительные леса. Зрелая сталинская эпоха была воистину эпохой великих строек!
И этого Сталину тоже не могли простить многие.
Глава седьмая
1950–1951 ГОДЫ. ВОССТАНОВЛЕНИЕ НОВОГО И НАСТУПЛЕНИЕ СТАРОГО
Ушли ли мы вперед, или они,
Иль этот мир остался неизменным…
Вокруг меня идут люди, бросившие все свое лучшее в общий костер, чтобы он горел для всех…
Сразу же после окончания войны перед народами СССР встала задача, какой нигде и никогда ни перед одним народом не вставало.
С одной стороны, надо было восстановить беспрецедентно разрушенную страну и ее экономику,
С другой стороны, надо было одновременно в кратчайшие же сроки обеспечить стране защиту от американского атомного оружия, создав свое такое оружие, а также и средства его доставки на территорию США.
А кроме восстановления разрушенного, надо было создавать новое — и в материальной сфере, и в духовной. И все это — в стране, где чуть ли не у каждого был повод опустить руки: у кого — от вида развалин, у кого — от невозвратимых утрат.
Впрочем, у страны уже был накоплен огромный опыт той работы сообща, без которой не было возможности восстанавливать и строить новое. И работы на всех «фронтах» сразу.
С августа 1945 года пошла всерьез атомная проблема, к руководству которой Сталин подключил Берию. Начало советских ядерных оружейных усилий относилось еще к концу 1941 года, но теперь все убыстрялось. Широко разворачивались и работы по баллистическим ракетам, по реактивной авиации.
А вместе со всем этим шло, если можно так сказать, восстановление того нового, что Россия успела наработать за десять предвоенных лет бурного социалистического строительства. В ходе войны это новое, возникшее в камне новостроек и в душах людей, понесло немалый урон, и теперь его надо было восполнять. Но не все здесь было так просто…
В 1924 году Россия еще была нэповской. В 1929 году она начала всерьез становиться социалистической, и всего за десять лет совершила бурный и успешный рывок к всестороннему прогрессу. Война внесла в этот процесс неоднозначные коррективы. Она разрушала индустриальные гиганты первых пятилеток, но в тылу, в ранее медвежьих углах, возникали новые заводы. Война разрушала результаты культурной революции, а на оккупированных территориях возрождала старые общественные отношения. И она же создавала в пределах сохранившегося СССР более крепкие и совершенные отношения людей друг к другу, к государству, к Отечеству.
Непростые проблемы породила война, хотя проблемы, рожденные войной, всегда, увы, непросты. 31 декабря 1946 года Берия направил Сталину записку № ЛБ-298, которая была, по сути, сопроводительным письмом к записке министра ГБ Абакумова «о продовольственных затруднениях в некоторых районах Молдавской ССР, Измаильской области УССР», о жалобах на голод в Воронежской и Сталинградской областях, выявленных «в результате негласного контроля» Министерством ГБ СССР писем, в основном направляемых родственниками военнослужащим в армию.
Даже выборочно цитировать этот документ тяжело, и я могу понять Абакумова, который, похоже, не рискнул направить его прямо Сталину, а обратился вначале к Берии, а уж тот — к его чести — переправить «бумагу» Сталину не побоялся.
Для верного понимания того, что он прочтет ниже, молодому сегодняшнему читателю надо, пожалуй, пояснить, что та страшная реальность, которая возникала из строк этих писем — тоже документов эпохи, не определяла характер времени. Так, как описывали свою жизнь авторы перлюстрированных писем, жили далеко не все из десятков миллионов простых людей в СССР, хотя безбедно и беспроблемно тогда жили только негодяи. Но и в упомянутых письмах горькая правда была.