Зачет по убийству
Шрифт:
— Что случилось, Миша? — спросила я.
— Вы знаете, кто там в машине? — свистящим шепотом осведомился он. — Сам Надиров. Ну, тот самый, понимаете? Собственной персоной. Попросил меня, чтобы я показал ему вас, понимаете? А вы знаете, что у него за машина? «Лексус», понимаете?
Я кивнула, потрясенная собственной прозорливостью. Как я опознала «лексус», не имея о нем ни малейшего представления? Вот что значит преподавательская интуиция!
— Он хочет с вами поговорить. Идемте в машину. Там, внутри, так здорово! Я еще ни разу на «лексусе» не ездил.
— Ну уж, нет, — твердо возразила я. — Никаких машин.
— Прямо сюда? — опешил Миша.
— А куда же? В корпус его не пустят, там вертушка. Разве что присядем в холле на подоконнике.
Миша вздрогнул, очевидно, вспомнив, как переписывал на нашем подоконнике расчетное задание, и рысью бросился к автомобилю. А я почему-то упорно раздумывала, как я бы поступила, подари мне прямо сейчас «лексус». Ведь неудобно сказать: давайте лучше деньгами. Просить выделить шофера тоже неудобно. Подарки не просят, правильно? Получается, надо искать знакомых, умеющих водить машину. Есть ли у меня таковые? Пожалуй, но все сейчас на работе. А как быть с доверенностью? На чье имя она должна быть выписана? Всяко не на мое — у меня нет прав. Ладно, предположим, несчастное авто все-таки доставили бы ко мне во двор. И стояло бы оно там, бедное, пока жаждущие социальной справедливости хулиганы не свинтили с него все, что только можно.
Однако через пару минут я с облегчением поняла, что эти сложности мне не грозят. Из автомобиля вышел мужчина, по виду которого было ясно: «лексуса» он мне не подарит. И никому ничего не подарит. А если б и подарил, я бы не приняла, поскольку конфетно-поцелуйная стадия, по моему скромному мнению, подразумевает поцелуи, а целоваться с подобным типом я бы не стала ни при каких условиях. Ну, разве что под угрозой смерти. И не то, чтобы он был таким неописуемым уродом. Довольно мордатенький, южной внешности и, что характерно, лощеный. Но что-то в выражении лица исключало всякую мысль не только о поцелуях, а вообще о нормальном человеческом общении. Не станешь же ты по-человечески общаться, например, с пробегающим мимо тараканом? По большому счету, он ничем не хуже тебя и имеет полное право на жизнь, но вызывает столь мощное инстинктивное отторжение, что ты изо всех сил постараешься не бывать там, где они водятся, а в идеале — навсегда забыть об их существовании. Впрочем, у меня давно закрадывалось подозрение, что политики — ну, скажем, не совсем люди. Это такие особые, непонятные нам существа, и мы совершаем огромную ошибку, пытаясь применять к ним наши обычные понятия о добре и зле.
— Передай Иванченко, что ничего у него не выйдет, — злобно заявил мне Надиров.
— Мы уже на ты? — удивилась я. — Хорошо. А по какому праву ты мне приказываешь? Ты мне никто.
Собеседник поперхнулся. Когда мне хамят, на меня почему-то нападает удивительное спокойствие. Вот я спокойно смотрела и ждала реакции.
— Ладно, — наконец, сказал он. — Передайте ему — я не хочу войны. Все можно решить мирно. Но если вы решили меня засадить — учтите, ничего у вас не выйдет. Скорее я его засажу! У меня все схвачено.
— Вас никто не собирается засадить, — холодно ответила я. — Хотя после вчерашнего — следовало бы. Врываться в чужую квартиру, угрожать пистолетом…
Надиров вздохнул.
— Нельзя было посылать к вам этих идиотов, я теперь понимаю. Вот видите — я приехал сам, лично.
— Разумно, — похвалила
— Я вообще не такой дурак, как вы считаете, — гордо заявил политик. — Ваш план я раскусил сразу. Здорово придумано! Иванченко нарочно распускает слухи, что его племянница знает про меня слишком много. Естественно, я на это покупаюсь и начинаю ею интересоваться, даже устраиваю слежку. Потом он ее убивает, а убийство менты автоматически навешивают на меня.
— Как? — опешив, переспросила я. — Иванченко убивает свою племянницу? Зачем?
— Да чтоб послать меня на нары, а мой телеканал прибрать к рукам, — удивленно разъяснил Надиров. — Думаете, я сразу не догадался? Тут дураку все ясно!
Я посмотрела на него не без мистического ужаса. Все-таки правильно я предполагала, что политики — особенные существа, к которым нужно относиться, как, к примеру, к пришельцам с другой планеты. На Марсе свои законы, и кто помешает марсианину предположить, что человек застрелил собственную племянницу исключительно с целью немножко обогатиться, прибавив пару миллионов к имеющемуся миллиарду?
— Иванченко не убивал Алину Алову, — решительно заявила я. — И ему нужен истинный убийца, а не козел отпущения.
— А почему тогда он послал вас следить за моей женой? — предъявил претензию Надиров. — Учтите, я все знаю! И то, что вы с ним связывались через Андрея Алова, и то, что два дня назад встречались лично. Но вот как вы намерены пристегнуть ко всему этому Дашу, мне пока неясно. Ничего, выясню.
— Дашу… — потрясенно повторила я. — Какая Даша? Я не знаю никакую Дашу и ни за кем не следила. Вы ошиблись!
— Каждый раз, когда она танцует, вы ходите в Мариинский театр, — прокурорским тоном обличил меня политик. — Только не делайте вид, что это случайность. Да, культурные люди обожают музыку, я не спорю. Я и сам культурный человек и, в отличие от вашего Иванченко, женился не на тупой блондинке-модели, а на истинной жрице искусства. Она у меня балерина, и я позаботился, чтобы она танцевала лучшие роли на лучшей сцене. Все теперь знают, кто из нас двоих культурнее — я или он.
Политик, ехидно улыбнувшись, сделал многозначительную паузу, после чего уже нормальным тоном продолжил:
— Но даже культурный человек не будет без причины ходить в театр каждый день. Каждому понятно — это неспроста. Вы решили достать меня через Дашу.
У меня перехватило дыхание. Как зовут Хромую Барби? Точно, Дарья! Там вот почему ей дают главные партии, с которыми она раз на разом не справляется, а мы вынуждены с омерзением на это смотреть! Зато наши любимые талантливые танцовщицы прозябают на втором плане без всякой надежды продвинуться. Мне стало горько.
— Ну, — позлорадствовал Надиров, — нечего возразить? То-то же!
— Я ходила на балет до того, как стала танцевать ваша жена, и, надеюсь, буду ходить много лет после. Я люблю балет, а вашу жену глаза б мои не видели, — злобно отчеканила я. — Никто за ней не следит, и никто не обвинит вас в убийстве, если вы в нем не виноваты.
— Да? А это что?
Собеседник протянул мне листок, и я с изумлением узнала свой собственный корявый почерк.
«Убийца — Надиров. Он узнал от Олеси о книге Алины Аловой, испугался, что там раскроют его махинации, прислал шпиона Мишу, а за Алиной установил слежку. Обнаружив, что та одна в фитнес-центре, он дал приказ ее застрелить».