Зачистить Чистилище! Пленных не брать!
Шрифт:
Дверь, едва державшаяся на петлях после взрыва, вела в пулеметную точку. Мазуров заглянул внутрь. Дым еще не рассеялся. На полу лежало два мертвых тела. Здесь ему уже нечего было делать.
К стене, густо измазанной кровью, спиной привалился штурмовик. Одна из глазниц противогаза была расколота. Зазубренные стеклянные куски обрамляли красное месиво, в которое превратился его правый глаз.
Мазуров шел, подсчитывая в уме потери, которые уже понес его отряд. Трупов австро-венгров было неизмеримо больше, но все равно это капля в море по сравнению с численностью гарнизона, а каждая новая смерть штурмовика смещала
Почти все австро-венгры так и не успели надеть маски.
По бетонной лестнице Мазуров опустился на этаж ниже, медленно ныряя с головой в слегка прозрачный ядовитый туман.
Здесь произошло то, чего он так опасался. Штурмовики вступили в рукопашную. Пусть каждый из них по физическим данным превосходил противника, но в тесном пространстве так мало возможностей использовать это свое преимущество.
Тела устилали пол густо, порой валяясь друг на друге в два, а то и в три слоя, тесно переплетаясь, и сделать еще один шаг, не наступив на них, было просто невозможно. Пол стал красным и очень скользким. Но отвратительнее всего было даже не это, а то, что тела копошились, как червяки в банке, приготовленной для рыбной ловли. Кто-то пробовал подняться и вновь падал, но бой уже переместился дальше, а все, кто остался здесь, были из него выброшены, как ненужные отбросы, отработанный материал, место которому даже не в госпитале, а на кладбище.
Похоже, они встретились неожиданно, и сразу же в ход пошли приклады автоматов и ружей, кинжалы с рукоятками, сделанными в форме кастета. Такой вывод можно было сделать по нанесенным ранам. Схватка была молниеносной. Она продолжалась не больше минуты-двух. Австро-венгры, несмотря на свое численное преимущество, ее не выдержали и либо откатились назад, либо никто из них в ней не уцелел.
Краем глаза Мазуров уловил движение слева от себя, отскочил интуитивно в сторону, одновременно защищаясь прикладом автомата. Граненый штык скользнул по дереву, почти не задев его. Австро-венгр вложил в этот удар всю силу, точно хотел насадить штурмовика на штык на всю его длину, как насекомое на иголку, но, когда под ногами не ровный пол, а мертвые тела, сделать это почти невозможно. Мешала этому еще и глубокая рана на плече. Чувствовалось, что ему очень тяжело держать ружье в горизонтальном положении и его все время клонило вниз.
«Где он прятался все это время?»
Сразу остановиться австро-венгр не смог, а с таким длинным ружьем ушло еще мгновение, чтобы развернуться и вновь нацелиться — достаточно времени, чтобы нажать на курок автомата. Пули вошли австро-венгру в бок Его чуть отбросило, ноги не нашли опору, споткнулись о мертвецов. Он рухнул, ударившись головой о стену, и затих.
Стрельба была все ближе.
Стены во многих местах закоптились, стали выщербленными от осколков.
Штурмовики сгрудились у лестницы, которая вела еще на этаж ниже, залегли возле ступенек, отстреливаясь и забрасывая тех, кто был ниже их, гранатами.
Похоже, австро-венгры все не упускали надежды вырваться наверх, раз за разом предпринимая эти безумные атаки под кинжальным огнем. Подняться удавалось всего на несколько ступенек, после чего изрешеченный пулями труп скатывался вниз и прямо на все растущую груду тел. Положение у них было незавидное, потому что и гранату бросить удавалось, только заплатив за это жизнью, да и то она
Вокруг штурмовиков образовалась импровизированная баррикада из своих и чужих мертвых тел. Пули и осколки рвали мертвую плоть, впивались в нее и разбрызгивали еще не свернувшуюся кровь, перепачкав тех, кто укрылся за баррикадой. Выглядели штурмовики ужасно. Обманчивое впечатление. Кровь-то на них была чужая. Если кто-то и был ранен, то очень легко.
«Ну когда же австро-венграм придет в голову, что надо поднять вверх руки и сдаться? Ведь они не знают, сколько человек на них напало и не должны испытывать угрызения совести оттого, что их гораздо меньше, чем насчитывал гарнизон».
Судя по планам, которые добыл Игнатьев, на нижнем этаже располагались казармы.
Эта бойня могла продолжаться очень долго, но этого времени у штурмовиков не было, потому что вскоре следовало ожидать, что форт будет атакован, и тогда им придется воевать на два фронта, прямо как германцам. Сил на это не хватит.
В этом хаосе, когда почти все смешалось, и без противогаза-то не очень покомандуешь, а в нем тем более.
Тем временем австро-венгры затихли, перестали лезть вверх, то ли отчаялись, то ли решили прибегнуть к другой тактике.
«Надо бы у них инициативу перехватить».
Только по рисункам на каске Мазуров понял, что за главного здесь Тяжлов. Он лежал, привалившись к стене, и менял обойму в автомате. Руки у него чуть дрожали, а глазницы в противогазе совсем запотели, так что он, скорее всего, почти ничего и не видел. Мазуров и сам ощущал в своем противогазе эту отвратительную мокроту, которая вытекает из легких вместе с дыханием. С каждым вздохом ее затягиваешь обратно в нос.
Он подошел к Тяжлову, присел рядом, тронул за плечо. Узнав командира, Тяжлов хотел вскочить, но Мазуров остановил его. Ткнул в его сторону пальцем, потом вниз, показал на себя, перебрал пальцами и объяснил знаками, что хочет пробиться на склад.
Он уже отчаялся овладеть всем фортом до того, как к австро-венграм подойдет подкрепление, и пока у него еще были силы, он хотел во что бы то ни стало захватить склад, удержать его хоть на чуть-чуть, пока не запустят транспортер и пока они не доставят в орудийные башни хоть немного снарядов. Тогда у них был шанс продержаться.
Тяжлов все понял, закивал в ответ. Соваться вниз ему не стоило. Людей у него было слишком мало, и максимум, что он мог сделать — это сковать как можно больше сил противника. Потом, когда Мазуров отобьет склад, они уйдут на верхний этаж, а следом за собой подорвут все лестницы, так, чтобы австро-венгры не смогли по ним подняться. Пусть сидят в своей норе и не мешают.
Мазуров ободряюще похлопал Тяжлова по плечу, улыбнулся, хотя улыбки его за фильтром штурмовик все равно не увидел, встал и отправился собирать ударный отряд. Он решил взять с собой человек пять из тех, кто попадется на пути.
Идя по коридору, Мазуров начинал чувствовать приступы клаустрофобии, оглядывая эти серые, отвратительные бетонные стены, которые давили на психику куда как сильнее, чем больничные, и он невольно вжимал голову в плечи, точно они могли обрушиться на него в любую минуту.