Задачи по алгебре и началам анализа
Шрифт:
Эйслинн обхватила себя руками, ее начало трясти.
Что я наделала? Что я наделала?
Ее желудок скручивало от пульсирующей боли в ладонях после каждого удара Джерроду, и она сжала дрожащие руки в кулаки.
Эйслинн ненавидела насилие. Она никогда не наблюдала за рыцарями на турнирах или на тренировочном поле. Она всегда убегала, когда Джеррод пытался подраться со своими друзьями, и она никогда не смеялась, когда шуты били друг друга ради дешевой комедии.
Как я могла это сделать?
— Что ты наделала? — спросила
— Он сломал мое новое устройство и устроил пожар. Он мог сжечь замок дотла, — ответила Эйслинн, но без особого энтузиазма.
Бренна фыркнула.
— Я уверена, он не хотел.
— Я сказал, что сожалею, — надулся Джеррод из-под юбок Бренны.
Шателен бросила на Эйслинн взгляд, полный глубокого неодобрения.
— Леди не поднимают руку. Если твои припадки станут жестокими, мне придется сказать твоему отцу, что тебе нужна изоляция.
— Нет! — Эйслинн боялась этого больше всего. Хотя она не испытывала особого удовольствия от общения с другими людьми, она не могла вынести заточения.
Она любила свой дом. Дундуран был красив, построен из местного светлого известняка и увенчан серо-голубыми шиферными крышами. Голубые знамена Дарроу развевались на шестах на вершинах конических башенок. Розовый сад ее матери все еще цвел, а весной густо росли глицинии. Река Шанаго извивалась на юге, идеально подходя для катания на лодках и прогулок вдоль берега. Она любила замок и его прислугу. Они были ее друзьями.
— Тогда ты не должна вести себя как дикое животное, — упрекнула Бренна.
Взгляд Эйслинн метнулся в сторону. Она не могла смотреть на Джеррода, когда сказала:
— Мне жаль.
Долгое мгновение прошло в тишине, наконец заставив Эйслинн неохотно вернуть к нему взгляд.
Со своего места рядом с Бренной Джеррод проницательно рассматривал ее глазами, которые были и не были глазами ее матери, с легкой ухмылкой на губах.
— Хорошо, — наконец сказал он.
— Молодец, — похвалила Бренна, потирая его руку. — Теперь убери это, юная леди. А потом пора мыть руки к ужину.
Взяв Джеррода за руку, Бренна проводила его к двери кабинета.
— О, и я не думаю, что есть какая-то причина рассказывать об этом твоему отцу, — сказала Бренна. — Несчастные случаи бывают.
Наконец, оставшись одна в своем кабинете, Эйслинн крепче обхватила себя руками.
Ей было невыносимо смотреть на сломанное устройство, все линзы которого были разбиты, а металлические детали повреждены. В комнате пахло дымом, и, вероятно, так будет еще несколько недель.
Тяжелые слезы брызнули у нее из глаз. Очередная волна эмоций подступила к горлу, и она быстро заперла дверь кабинета.
В уединении своего убежища у нее случился очередной припадок, она кричала и рыдала. Эйслинн рвала на себе волосы и била в грудь, ее переполнял гнев. То, что она натворила, угроза заключения, ее сломанное устройство — все это хлынуло из нее вихрем.
К счастью, приступ был несильным, большая часть ее энергии уже была израсходована, и Эйслинн в изнеможении опустилась на пол, когда все было закончено.
Окруженная своими книгами, Эйслинн в конце концов, как могла, вытерла слезы и начала собирать осколки.
1
?
Пятнадцать
Несмотря на все, что бабушка и дедушка Хакона сделали для него: подарили ему любящий дом, научили всему, что знали в кузнице и за ее пределами, он не мог оставаться в их доме дольше двух недель.
Это было не что-то одно, а целая серия мелких трудностей, которые свалили его любимую бабушку — ломота в суставах, сильный кашель и сильный ливень. Несмотря на то, что она была уже немолодой, даже для орка, она была бодрой и здоровой, но быстро заболела. Она мирно скончалась двенадцать дней назад. Дедушке не потребовалось много времени, чтобы последовать за ней, его собственное здоровье пошатнулось под стук дождя по шиферной крыше.
Хакон умолял дедушку не уходить. Пока нет. Им еще так много предстояло сделать. Он был всем, что осталось было у Хакона.
Узловатая зеленая рука его деда поднялась и повисла в воздухе, и Хакон поспешил схватить ее.
— У тебя есть все, что тебе нужно, виттара, — сказал он. Дедушка уже много лет не называл Хакона маленьким молотом. — Я тебе больше не нужен. Но мне нужна моя пара.
Хакон сидел рядом с дедом и плакал тихой ночью, когда старый орк ушел к своей паре в загробный мир, оставив Хакона позади.
Это было неделю назад. Неделя — это все, что он мог вынести в их тихом, холодном доме. Он больше не был домом. Безделушки, оставшиеся от их жизни, захламляли дом, и холод обжигал его всякий раз, когда он брал их в руки. Какая польза была от бабушкиной шали или дедушкиной трости?
Жизнь, прожитая в этом доме, закончилась.
В приливе горя Хакон иногда думал, что и его собственная тоже.
Прошла неделя, а он уже не собирался заново разжигать кузницу своего деда. Кузница была полна пепла и темна, пустой рот, который никогда больше не будут кормить. Он не мог заставить себя стоять там и работать мехами4, возвращая жизнь в место, которое так любил.
Тела его бабушки и дедушки были вымыты и подготовлены надлежащим образом, он позаботился об этом. Он и его тетя Сигиль совершили обряд и возложили их на погребальные ложа. Их ритуальные костры горели до глубокой ночи, поднимая пламя в небо, чтобы быть унесенными ветром в загробный мир, где они снова будут жить вместе.
Без Хакона.
Все, что он когда-либо знал за свои тридцать лет, — это его бабушка с дедушкой и их дом, расположенный в цитадели клана Зеленых Кулаков Калдебраке. После того, как его отец-человек погиб в результате несчастного случая на охоте, а вскоре после этого его мать-оркцесса в своей скорби исчезла в дикой местности, его бабушка и дедушка стали его жизнью. Он обрабатывал и оправлял драгоценные камни со своей бабушкой, общаясь на языке жестов; он работал мехам и орудовал кувалдой, пока дед придавал расплавленному железу причудливые формы. Хотя остальные члены клана неоднозначно относились к нему как к полукровке, бабушка и дедушка не проявляли к нему ничего, кроме доброты и любви.