Задержать на рассвете

Словин Леонид Семенович

Мужчина с билетом сразу оторопел, обмяк, хотел схватиться за кого-то рукой. Рядом с ним беззвучно всхлипнула женщина и вцепилась зубами в носовой платок.

— Неужели не найдут и не расстреляют? — сказал кто-то сзади.

Пот мгновенно выступил на его теле, рубашка в минуту стала совсем мокрой и холодной. Озноб охватил его всего целиком. А толпа напирала и напирала на него сзади. Он опустил чемодан кому-то на ноги; казалось, еще секунда — и его выбросят с тротуара к мотоциклам, туда, где за шеренгою венков сурово и плавно плывет машина

с откинутыми бортами.

— Мальчик-то, мальчик-то, — шептала женщина рядом, — совсем еще глупый…

Мокрая холодная рубашка стягивала кожу.

Солнца не было. Косые серые облака дергались во все стороны и хлопали, как простыни на веревке.

Мимо него в каком-то метре шел молчаливый строй: милиция, дружинники, сотни и сотни его смертельных врагов. И пока они шли, он, не отдавая себе отчета, спиною пытался вползти обратно в толщу людей, на тротуар.

Среди людей в гражданском мелькнуло несколько знакомых лиц. Короткие пристальные взгляды.

«Попался», — застучало в голове.

Его заметили.

Когда он выкарабкался из толпы, к нему подошли двое в гражданском, один был совсем молодой.

— Здравствуй, Варнавин, — немного высокомерно и брезгливо поздоровался с ним старший, неторопливый, медлительный, с маленькими усиками. — Что это тебя давно не видно было?

Черные узкие глаза Гуреева беспокойно шарили по лицу, рукам, одежде Варнавина.

— Меня три месяца не было… — Он взял себя в руки. — «Шабашничал» в деревнях. Где сарай поставишь, где что…

— Когда приехал?

— Вот. Еще до дома не дошел. Так с чемоданом и застрял. И билет еще цел.

— Ну-ка, покажи билет…

Гуреев внимательно посмотрел на компостер и сразу потерял интерес к разговору.

— Давай на работу устраивайся, а то, как тунеядца… Живо…

— Это обязательно. Немного отдохну — и на работу. — Он стоял перед ними, здоровый, большой, со взмокшими от пота волосами и в мокрой рубашке, и ему хотелось еще говорить и говорить с ними. — Я на механический завод. Примут меня?

«Это только в кино так, — думал он уже потом, спокойно идя по улице, — испуг на лице, холодный пот и все такое прочее. В уголовном деле нужны доказательства. — Он подмигнул еще не старой женщине на углу, торговавшей пивом. — В городе меня никто не видел. А билет — вот он! Только бы не потерять!»

У самого дома он неожиданно столкнулся с Джалиловым.

— Ты? Откуда? Ты ведь питерский…

Они вместе были в колонии, потом на Большой стройке.

— Волчара? — удивился Арслан.

Варнавин положил руку ему на плечо.

— Ты повидай меня на днях. Или лучше я забегу. Ты где остановился? — А про себя подумал: «Чем не замена Череню?»

Арслан шел домой, весь отдавшись нахлынувшим воспоминаниям. Они не терзали его уже давно, с зимы. Даже находясь в течение суток в горотделе в качестве

подозреваемого, он думал только о том, чтобы доказать свою правоту. И больше ни о чем.

Теперь, после встречи с Волчарой, перед Арсланом снова была зона, гаревая, пахнущая дождями дорожка к вахте, Кораблик в тот на всю жизнь запомнившийся вечер, когда он узнал вынесенный ему Волчарой и другими ворами приговор.

Арслан словно воочию видел торжествующее, довольное лицо Волчары, когда тот объявил решение сходки.

— Это не наш человек! — сказал Волчара о Кораблике. — Кончать с ним…

И вот через много лет Волчара встретился вновь с Арсланом. Волчара был жив и открыто ходил по улицам, он предложил Арслану повидаться…

А затравленный Волчарой Кораблик, бледный как полотно, с мгновенно выступившими на лбу тяжелыми крупными пятнами холодного пота, долго метался между бараками, разорвав на груди майку, ожидая в любую минуту последнего страшного удара…

Глава 2. Дорогой поиска

1

— Идиотизм какой-то! Ну, не найду я эти проклятые простыни! Что, мир перевернется? Подумать только: лейтенант Тамулис пытается отказать в возбуждении уголовного дела по факту кражи семи старых простынь! Каков, а? Нет, честное слово, мы так увязли в этой уголовке, что нормальным людям, наверное, кажемся идиотами.

— Не устраивай истерики, Алик, — сказал Барков, — выпей воды и возьми себя в руки. Или пойди в кабинет Шальнова и приляг на диван, а я принесу тебе грелку и вечерние газеты.

Разговор с Ратановым расстроил Тамулиса не на шутку. Барков понял это сразу, когда, вернувшись в кабинет, Тамулис тщательно поправил бумаги на своем столе, но не сел, а молча, не обращая ни на кого внимания, отошел к окну. Несколько минут он стоял так, барабаня пальцами по стеклу, затем повернулся к сейфу и стал шарить по карманам в поисках ключей.

Рабочий день первой смены заканчивался. Гуреев убирал со стола бумаги. Напротив, в клубе «Красный текстильщик», зажглись огни: прядильщицы, ткачи, мастера собирались на эстрадный концерт.

«Лето — лучшее время для путешествий, — вспомнилась Тамулису реклама у подъезда Вильнюсского агентства Аэрофлота. — Пользуйтесь современными турбовинтовыми самолетами…».

— А что? Тамулис прав! — вмешался в разговор Гуреев. — Подумаешь, простыни, на них раньше никто и внимания не обратил бы. Я помню, как мы сияли группу «Микадо» — двадцать пять ограблений! Сорок четыре квартирные кражи! Я тогда часы получил и оклад!

— А вы тогда «Платона» не брали — восемь ограблений и одно раздевание пьяного? — Барков оседлал своего любимого конька. — А «Герострата» — поджог клуба? Похитителя велосипедов и детских колясок по кличке Эпикур?