Задержать на рассвете
Шрифт:
— Живут на улице Володарского, дом десять. Улица шумная, самый центр. На втором этаже. Дом большой, но тихий. Народу в нем мало. Я там три раза была, и никого на лестницах нет. Два замка стандартных.
Семья — три человека: муж работает на заводе конструктором, приходит домой поздно, она — учительница. Оба пожилые. С ними живет ее мать, пенсионерка. Каждое утро уходит по магазинам. Напротив один сосед, олигофрен… Как тебе проще объяснить? Ну, идиот… Инвалид с детства. Одеваются хорошо. Куш здесь верный.
— А деньги?
— Во второй комнате
— Может, просто ключи?
— У меня на золото слух тонкий: трамвай не услышу, а рыжее и за тремя стенами учую.
— Что верно, то верно. Завтра покажешь дом.
— Я не ручаюсь, что пенсионерка проторчит все утро в магазинах…
— Тебе беспокоиться нечего. Пенсионерку я беру на себя. Знаешь, как это называется у юристов?
— Нет, — она пододвинула бутылку, налила себе водки и, не закусывая, выпила.
— Эксцесс исполнителя. Запомни. Это когда один из соучастников делает что-то, не посоветовавшись с остальными. Он за это один и отвечает. Запомнила? Эксцесс исполнителя.
— А я думала, как-нибудь пострашнее, — женщина была уже пьяна.
— Соседи твои из сто четырнадцатой квартиры все еще не приезжали? делая вид, что не слышал ее последних слов, спросил гость.
— Алексеевские? Нет. Они на полгода уехали. А что?
— На всякий случай. Тип этот у дома уж очень на меня глазел.
Она снова потянулась к рюмке, но, встретившись с его суровым взглядом, остановилась, медленно отвела руку.
— Не думай ни о чем. Не дурмань голову. У меня свидетелей не бывает. Поняла? Нет свидетелей! Ни одного! И не будет!
…— Ты мне, Калистратов, в четвертый раз рассказываешь, что был в бане, — сказал Шубин, — два раза по телефону рассказал и два раза вот, лично. Ну, был ты в бане, попарился, увидел мужчину с наколками, поехал за ним. Ну и что? Ты меня срочно вызвал, а время-то ограничено, пойми!
— Ты меня просил, если что подозрительное замечу, чтоб сразу тебе звонил, даже дежурному не докладывал, — обиделся Калистратов. — Если ты мне не веришь, я могу и другого оперработника найти. Я даже к Гаршину могу сходить…
— Ну, чем же все-таки этот человек показался тебе подозрительным? — спросил Шубин уже мягче: ссориться с шофером начальника управления было неблагоразумно.
Они разговаривали у угла большого семиэтажного дома рядом с остановкой троллейбуса. Уже зажглись уличные фонари. Оттепель окружила огни влажным желтым ореолом.
— Посуди, зачем ему было ехать в баню на проспект, если он здесь живет? Ведь, наверное, пошел бы в баню, которая ближе к дому?! Подумаешь, какой римлянин выискался!
— Ты мне свою начитанность не показывай, Калистратов. Может, та баня лучше?
— Не лучше, а хуже! Это уж точно!
— Ладно, это ты потом установил, откуда он приехал… А сразу чем он тебе «показался»?
— Он в бане мылся — загар такой, просто как в тропиках
— Ну-и что?
— Так где ж на сенокосе ноги загорят? Косцы в портках ходят… Ну, ежели какой в трусах дурень — так не в плавках же! А у этого плавки были… И наколка у него — таких у деревенских не бывает.
— Это уж зависит от того, кто его колол. Иной для форса кожи не пожалеет…
— Ладно. Еще одно: если он считает, что баня на проспекте лучше, значит, ездил уже… Почему же маршрута не знает? Тут прямо девятнадцатый троллейбус ходит, а он поехал сначала седьмым, а потом перешел на девятнадцатый, уже на площади. Крюку какого дал! А может, он нарочно путал, а?
— А ты никогда не ошибался троллейбусом? — миролюбиво сказал Шубин. — Знаешь, сколько за день таких «подозрительных мелочей» можно высмотреть в Остромске? На сто уголовных розысков хватит!
— Почему же он не вошел в подъезд, как все люди, с улицы? А обогнул дом и вошел со двора. Да еще постоял в подъезде ни с того ни с сего! И пешком потопал!
— Откуда ты знаешь, что он в подъезде делал?
— А я с улицы в этот же подъезд вошел. Открыл дверь и тоже стою слушаю. Он стал пешком подниматься, а я на лифт — гляжу, он стоит на пятом этаже, звонит в сто четырнадцатую квартиру.
— Ну ладно, — махнул рукой Шубин, — я ведь не отказываюсь: проверю его. Ладно.
Шубин с самого начала понял, что человек, которого увидел Калистратов, действительно интересен, хотя вряд ли может иметь отношение к кражам, совершенным в Остромске. Установление личности неизвестного «гастролера» было делом трудоемким и при сложившейся оперативной обстановке в городе прошло бы не замеченным начальством — этого никак не мог уразуметь честный и простодушный Калистратов. И чтобы поставить точку, капитан спросил уже другим, чуточку извиняющимся голосом:
— Весна-то как наступает? Чувствуешь, старик?
Калистратов не ответил: сегодня вечером он хотел подготовиться к контрольной по тригонометрии, очень важной контрольной, особенно для выпускников вечерней школы. Пришлось оставить: как же, «не проходите мимо»… Не прошел! А вместо благодарности — недоверие, усмешка…
«Ладно, проверю, быстренько… Не ко времени, правда. Но что делать? Главное, раскрыть бы эти кражи, — думал Шубин, переминаясь с ноги на ногу: он понадеялся на мимолетность проверки да на наступающую весну, надел демисезонное пальто и теперь мерз, — тогда не буду торчать вот так на улице. Заместитель начальника отдела уголовного розыска капитан Шубин! Звучит! Главное — идти прямо к цели, не отвлекаться на пустяки. В следующий раз, если Калистратов еще о чем-нибудь сообщит, нужно отдать другому. Себе оставлять такое, чтобы наверняка, «в цвет». Да… А если этот тип, чего доброго, до утра из дома не выйдет?! Ну и влип! Если Калистратов вообразит себя сыщиком, проходу больше не даст. Надо бы его отшить — красиво, чтоб придирок не было…»